«А это Малофеев на белом коне...»

Юрий Пудышев всегда любил повеселить публику. Самая настоящая легенда белорусского футбола не устает радовать публику откровенными интервью. На этот раз Юрий Пудышев поведал о женщинах, коньяке для Бескова и Яшина, драке с Курнениным, чемпионских посиделках в 1982 году, а также еще много-много чего интересного. Так получилось, именно сегодня стало известно, что Пудышев покинул брестское «Динамо», где помогал Юрию Пунтусу. С Юрием Пудышевым я познакомился в 90-х годах. Знаменитый футболист московского и минского «Динамо», чемпион СССР говорил такое, что я перечитывал по третьему разу — не веря глазам. Особенно помнилась история про Якутск — там Пудышев то ли тренировал, то ли доигрывал. Сформулировав якутскому начальству условия просто и хорошо: «Женщина мне нужна бальзаковского возраста и ванна из шампанского». И привели! И женщина была хоть куда, и ванна — смухлевали якутские в мелочи. Налили в ванну не шампанское, а пиво. Пудышев не обиделся. Как-то разговорились мы на сборах с Игорем Криушенко, только-только выведшим «Сибирь» в премьер-лигу. В те же годы он играл в Якутске — и подтвердил: все было. Пудышев — Мюнхгаузен, который не врет. И ванна была, и женщина бальзаковского возраста. Особенно прекрасными казались рассказы ветерана о женщинах, с которыми был и не был. Я бы такие слушал часами. Как-то Юрий Алексеевич привез на Кубок Содружества белорусский БАТЭ. Еще знать не знавший ни о какой Лиге чемпионов. Уж я шанса не упустил. — Интервью? – ничуть не удивился Пудышев. – Давай. Видишь магазин? Он указал пальцем куда-то за окно гостиницы «Космос». Я кивнул — вижу. — Вот дуй туда, корреспондент, да возвращайся с шампанским. Деньги вот возьми. Потом — интервью. Бродил я минут двадцать, вернулся запыхавшимся. Шампанского хватило бы на полванны точно. Хорошо, послал меня Юрий Алексеевич не за женщиной бальзаковского возраста. — Ты мне, я тебе, — Пудышев улыбнулся и вручил мне желто-синюю футболку БАТЭ. Контакт полный. Говорили мы час — пока Пудышев не заторопился внезапно куда-то на телевидение. Жаль, интервью то нигде и никогда не выходило. Журнал «Галаспорт» умер, журналы попроще тексты, настоянные на шампанском, пугали. А нынче перечитываю — и смеюсь, смеюсь… Тем более чемпион СССР 1982 года Юрий Пудышев, напяливая футбольные трусы, снова и снова возвращается на поле в никчемных кубковых матчах. Переписывая навсегда белорусские рекорды игрового долголетия. В июне мы снова хорошо поговорили. — Я почему редко интервью даю? – поднял стакан и посмотрел на свет Пудышев. – Потому что врать не хочется. А правда обычно в футболе такая, что и не расскажешь… Читаю нынешние интервью, бесконечные «да — нет», и скучно становится. Газеты перестал покупать, веришь? А публику веселить надо. Поэтому все рассказываю как есть. Сейчас тренеры по шесть часов лекции читают – «корковое», «подкорковое»… Да о чем рассказывать?! Футбол самая простая игра, отдал — открылся. Немножко понта добавил. Попроще им скажи: «Полетели, ребятки!» Правильно Лева Яшин все время говорил — меньше знаешь, крепче спишь. — Вы-то знаете. Начинали в московском «Динамо». — Я как в московском «Динамо» оказался? Играл себе в Подмосковье, каждую кочку на калининградском «Вымпеле» знал. Где-то меня Голодец Адамас Соломоныч углядел. Большой был хитрован, как змея. Мы его «мудрый Каа» прозвали. Пойдем, говорит, познакомлю с Бесковым. Тот с порога спрашивает: «За кого болеешь?» – «За «Спартак»!» Тот к Голодцу оборачивается: «Ты кого мне привел? Вон отсюда!» Выходим. Адик на меня смотрит: «Что, деревня, сообразить не мог?!» Но день прошел, два — оттаял Костик-то, обратно зовет… И началась моя динамовская эпопея. — Забавно. — Забавно, что сам Костик в скором времени в «Спартак» ушел. Сразу нормальным мужиком стал. А Голодец, чтоб я с голоду не умер, достал из кармана две фиолетовые бумажки — по 25 рублей: «С зарплаты отдашь…» Как они у меня в руках захрустели, захотелось бегом — и шампусика купить. А Голодец по глазам все понял — ты, говорит, торт мамаше купи. — Обошлось тогда без шампанского? — Тогда еще не было большого желания. Было желание играть. Такой вот момент. Наливай. За «Спартак» я до сих пор болею, лежит душа. — С Бесковым нормально работалось? — Вполне. Он молодой был, ценил людей. В 73-м его снимали, зимой. За десятое место. Устроили собрание прямо в раздевалке — Бесков даже меня пригласил. Высказаться. «А ты как ко мне относишься? Отчислять меня или нет?» – «Я здесь не решаю, но вы должны работать…» — А ветераны были против? — Против. Сказали: вы нас, мол, матерком кроете на тренировках. Поэтому лучше бы вам уйти, Константин Иваныч. Только Еврюжихин за Бескова был да Зыков. Но Бесков всех любил. Матом-то он их по-отцовски называл. Не поняли. Бесков в Центральный совет ушел бумажки перебирать. А зря — мужик был человечный. Про театр нам рассказывал. — Еще про что? — Запомнился момент — сидим на базе, и вдруг крик. Разве что стены не обваливаются: «Адамас!!!» Тот вылетает спросонья запаренный: «Что такое, Константин Иваныч?» – «Коньяка принеси, твою мать! Что такое, что такое… Выпить нам надо с Левой перед игрой — давление поднимается». – «Сейчас все будет, Константин Иваныч!» Лично слышал. Махнут с Яшиным по коньячку — и все, игра пошла. Не то что сейчас. — Слава у Яшина огромная была? — Не представить, какая. Он уже начальником команды был, не поехал с нами на испанский турнир. Так организаторы всей команде половину суточных срезали. Яшина-то не привезли. *** — Вас тоже на улицах узнавали. — Было время. Поздороваешься — и дальше идешь. Самое главное — не загулять с этими, которые здороваются. Ведь постоянно: «В ресторан!» Я много на этом потерял, а Прокопенко, который для Минска был больше чем футболист, — жизнь. Сгорел. Национальный герой. Такой человек был — никому не отказывал. Тут рюмка, там… Так и умер — в ресторане, в 1989 году. Выпивал, закусывал — и что-то попало в дыхательное горло. Приятели думали, что сердце, откачивать стали, а нельзя было. Просто надо было перевернуть да по спине дать. Весь город хоронил. Он один из немногих коренных белорусов был в чемпионском году. Почему он еще выпивал — заикался по жизни, комплексовал, а выпьет — и все проходит. Эдик Малофеев говорил: «Опять ребята чайку попили!» Но я в те годы старался водку не пить — пиво, но больше шампанское. Знаешь, откуда я его пил? В вазочку из-под мороженого нальешь и потягиваешь. Думаешь — вот так бы из Кубка… С приятелем пили, барабанщиком из «Песняров». Стресс так снимал. Что-то не клеится — в ресторанчик. И преображаешься. Масть сразу идет. Помешало один раз. Согрешил. В чемпионский год перед ЦСКА, 9 мая… Как не выпить за День Победы, скажи мне? Налопался. Малофеев давление замеряет, смотрит на меня круглыми глазами: «Ты что, Юра, ох…л?!» – «Виноват, высплюсь, посмотришь». Так мало того что выиграли — еще и гол забил. Но особенно хорошо после игры пилось. Хоть и без фанатизма. — В Минск вас как ссылали? — Тоже смешно вышло. Забрели с приятелем в «Метрополь», около Малого театра. Попили, икорки съели. А в «Динамо» о таких вещах сразу узнавали. Кто-то Севидову стукнул, назавтра все знали, где я был. Говорит: «Рановато ты, Юра, по «Метрополям»…» Поставил он меня на игру, а та на беду не заладилась — и оказался Юра на лавочке. Почти на год. Еще ангину подхватил такую, что кабы не Вовка Федотов, сейчас и не жил бы — нашел в Калининграде меня, под мышку — и в Бурденко. Женщины меня оперировали — они в горле железяками копаются, а я глаз скосил и рассматриваю. Шампанского им потом купил. А в «Динамо» родном после слышу: не хочешь ли в другом коллективе поиграть? Мне и самому надоело ходить в перспективных — написал заявление. Перебросили по динамовской линии чуть ниже — в Минск. Тоже город-герой. — И как белорусы приняли? — Встретили меня, накормили, в общагу прописали. После первой тренировки стол накрыл — а мне от команды девушку хорошую презентовали. А следом за мной, кстати, и Курнилку из московского «Динамо» в Минск выслали. Квартиру я получил в Минске символическую, однокомнатную. Я как взглянул на два ящика вместо стульев и голые стены, художницу знакомую приволок на пару недель. Стены расписывать. Живет, рисует, радуется. Может, спрашиваю, масляной краской стенку оформить? Нет, отвечает, стены отвалятся. По-другому надо. Она мне громадный крест с Иисусом угольком прям над койкой и намалевала. Шедевр. — Спали под крестом? — Ну да. КГБ пронюхало — соседи бумаги начали писать от наших пьянок. Я их потом видел — 4 тома. Адресовали Шкундичу, милицейскому генералу, который «Динамо» курировал. Явились от него проверяющие, видят — пьяные люди лежат. И — крест. — Поразились? — Говорят: «Советский офицер не может спать под крестом! Ты баптист, да?» Отвечаю — это Микеланджело. «Знаешь, квартирку мы тебе опечатаем на пару месяцев за это Микеланджело, а ты в общаге поживи, пока не исправишься…» Я исправился — они вернули. Но в общаге мне веселее жилось. Еще машину мне выдали в 79-м. Тоже история. «Копейка» с итальянским движком. Учусь кататься, приятель помогает. Поехали на «Минское море», есть у нас такой водоем. Проселочная дорога, катимся… Вдруг Малофеев откуда-то из кустов вылезает, в семейных трусах величины необъятной. Увидел мои «Жигули»: «Наши отдыхают — солидно. Молодцы, наконец-то хоть на природу выехали…» До моря метров двадцать остается, никак не больше. Говорю приятелю: «Шур, дай хоть я-то проеду, немного здесь». Надо ж учиться, правильно? Все равно людей нету. Сажусь. Вдруг парень дорогу перебегает — я газ с тормозом перепутал с испугу. Как дал! А дорога бугристая… Смотрим — летим. Деревья замелькали. Почти до самого пляжа долетели. Я по приземлении лоб о стекло разбил. Машину, соответственно, тоже. Посидели чуть-чуть в кустах — пошли мужиков звать. «Ребята, мать вашу, как залетели-то сюда?!» Завели как-то, крыло выгнули, потихонечку обратно двигаем. Снова Малофеева проезжаем — у того челюсть отпала. Дальше — больше. Починили машину, стал по новой учиться. В Минске как раз метро начали рыть. Котлованы. Почему я сейчас за руль не сажусь? Выпьешь — и сразу тянет девчонок подсадить, на скорости… А тогда — так и сделал. Второй час ночи. Город пустой. Девки балдеют. Чувствую — опять парю. Над пропастью. Одну пролетаю — во вторую почти сваливаюсь, вместе с машиной. В метро будущее. На выход, говорю, все. Машину там и оставил, только колеса передние болтаются над ямой. В котловане третья смена работала — у мужиков глаза повылазили: что за аппарат? Обратно на такси поехал. Наутро звонок, милиция: «Эй, футболист, забери свою машину!» Прихожу — ни окон, ни дверей. Разобрали за ночь. Кое-как опять починили, и стала моя машина служебной на базе. Я с тех пор за руль не сажусь. Как подумаю, что чуть людей не загубил, третью-то смену, — и сразу не тянет. Ездил бы на трамвайчике, да только нет их в городе Борисове. Пешком хожу. *** — Как мы с Минском чемпионами стали? Базилевича сняли после неприятной истории — но его ребята и не любили. Высокомерный очень, хоть и умный мужик. Не отнимешь. Поиграли какое-то время без тренера — и вдруг: тук-тук… А это Малофеев Эдуард Васильевич на белом коне. Собрал нас: «А возьмем-ка, ребятки, первое место, да с отрывчиком?!» — Что ответили? — К каждому подошел: «Веришь?» Последним Байдачный сидел. Тот сначала между ног почесал, потом губу. Тоже ответил: «Верю!» И началась работа. Эдик первое, что предложил, — после игр у кого-то дома собираться. С шампанским. Обсуждать. Чтоб каждый не лазил по помойкам, а сплачивался в коллективе. Хоть пили без фанатизма, народ со временем перестал на тренировки являться. Малофеев решил: хорош пить, завязываем с этими делами. Но команда уже была как единое целое. Малофеев сам недавно закончил играть, потому просекал все эти вещи тонко. С 79-го до самого чемпионства он изумительно себя вел. С понятием. Вдруг, ни с того ни с сего, после чемпионства Эдика как замкнуло. Вот он ездит по заводам да рассказывает, как он с нас, сидящих в президиуме, «спесь собьет»… Да ты скажи лучше, как еще раз чемпионами стать, за нас-то не сомневайся! Если б не это — обязательно второй раз стали бы. По накату. Эдька мнительный, конечно, стал. Мне тяжело было — я капитан все-таки. А когда он нам за чемпионство вместо обещанной Америки организовал турнир на снегу в Смоленске и Орше, совсем тяжело стало. Я, конечно, неправильно тогда сделал, что загулял на две недели в знак протеста… Потом пришлось перед тем же генералом речь держать, который квартиру отбирал. А когда дома «Днепру» с «Жальгирисом» сгорели, поняли, что чемпионами второй раз не быть. Сначала Эдька за нас был, потом за чиновников. А зря. Но все равно не по делу он в своей карьере до физкультурников докатился. Я тоже спрашивал, а он отвечает: «Черт его знает, Юра, недолюбливают меня…» — А жаль, милый такой человек. Одевается своеобразно. — Его из сборной как раз выкинули перед чемпионатом мира, 86-й год. Принимает московское «Динамо», а Мишу Гершковича в помощники берет. Как-то на игру собираются в «Лужники», и Эдик выходит — кеды резиновые пожарного цвета, шаровары как у хохлов, широченные, галстук желтый с попугаями, гольфики поверх, чтоб шаровары в трубочку сидели… Гершкович увидел — упал: «Эдик, ты еб…ся?! Быстро переодеваться!» — Не так давно вы вернулись на поле… — Года два-три назад. Уже давно. Это я вышел на Кубок Беларуси — так что давай лучше считать с прошлого года. Там уже было серьезнее — вышел против «Речицы» и БАТЭ. На первенство. — Зачем? — А мне, Юрок, прежде всего хотелось показать, что ветеранов не надо забывать. Иначе будем сами возвращаться — те, кто живы. Из чемпионского состава. Вот и показал. Еще и вспомнили тех ребят, которых с нами нет, — Прокопенко, Курненина, Янушевского… Но я, выходя, команду не подводил. Серьезно готовился. Не пил, не курил. — Курить специально бросили? — Да я никогда особо не курил. Только сигары — но они дорогие, а денег нет. Поэтому и не курю, Юрок. Так и напиши. — Тяжело было решиться на такой шаг — выйти на поле? — Не тяжело — я очень хорошо готовился. Не просто же так — взял да вышел. Показал, что ветераны еще в строю. — Хорен Оганесян тоже однажды пытался вернуться в футбол — и мне рассказывал, как пришлось издеваться над собственным организмом. Наматывал круги вокруг «Раздана» – и вернулся-таки… — Вот и я — сбросил лишний вес. Завязал с излишествами нехорошими. Не пил. И — двухразовые тренировки в полнейшем режиме. Работал как никогда. — Сколько сбросили? — Килограммов семь. А выйдя на поле, понял — бог ты мой, да я запросто в этом футболе мог бы играть. И никуда уходить не надо было. Ничего особенного нет, отдал — открылся. Впереди мне было бы тяжеловато, все-таки защитники сейчас бегут хорошо. Но и центрального, и последнего — вполне держал бы уровень. Даже крайнего легко бы сыграл. Тем более сейчас команды играют с одним нападающим — да мне вообще просто было бы. Я думал, молодым защитникам западло будет старику уступать, начнут по ногам хлестать — но ничего подобного. С уважением отнеслись. Все по игре. Но жесткие. — Как в ваше время? — Нет, в наше-то время пожестче были люди. Новиков с Никулиным из московского «Динамо» – очень жесткие. Ящук в Донецке. Жесткие, но играющие. Головой могли подкат сделать. Или «накладку» – головой на ногу. — Вы никого из старых товарищей не подбивали к возвращению на поле? — Никого. Хоть некоторые могли бы — в матчах ветеранов смотрятся хоть куда. Возвращаться в футбол — дело такое… На любителя. Это мне просто было — я в команде работаю, у нас двухразовые тренировки. Хочешь не хочешь, а форму держишь. Вот Гуринович и Боровский здорово за ветеранов играют. Сохранились. — Боровский весь седой. Я его видел. — Ну так что? Седина украшает человека. Боровский седой — но прыткий… — Отличная новость. А вы-то еще вернетесь на поле? — Конечно. Снова хочу заявиться — вот недавно прошел медосмотр. Но не знаю, что из этого выйдет — прежняя федерация меня заявляла, а власть недавно поменялась. Заявят меня новые, нет? Но я уже готов. — На медосмотре услышали что-то новое? — Ничего нового. Все такой же нежный. — Несколько лет назад вы не только вернулись на поле, но и обменялись на бровке пинками с товарищем по чемпионскому «Динамо» Юрием Курнениным. Что это было? — Пинков не было — мы просто потолкались немножко. Это давно было — я еще был тренером в БАТЭ, а Курненин — в минском «Динамо». Мы их обыграли 2:0, а Курнилка — он вспыльчивый такой. Как говорится, друзья потолкались, на х… послали друг друга, а на следующий день он позвонил, и мы помирились. Так что драки там не было — просто за грудь друг друга подергали. — В Минске, говорят, едва ль не голод. Может, вам тушенки выслать, Юрий Алексеевич, — до востребования? — Да все у нас нормально, Юрок. Ничего высылать не надо. Я-то политикой не интересуюсь, только футболом. Как жили, так и живем. — Вы где сейчас работаете? — Помогаю главному тренеру в Бресте. — У вас всегда были оригинальные мечты — вроде ванны из шампанского. В городе Якутске ту мечту вашу исполнили. Какая мечта у вас сейчас? — Только одна — выйти на поле. Новая ванна с шампанским пусть пока подождет. Даже с пивом подождет. — После Якутска была в вашей жизни ванна шампанского? — Была. Там-то сам знаешь, кто мне устраивал, — а после я сам себе устраивал праздник. Когда с БАТЭ стал чемпионом — сам себе налил. Когда в Минске помогал Щекину, царство небесное, — тоже. Это дело техники, Юра. — Иван Щекин как-то нелепо погиб, кажется? — Да, нелепая смерть — в Солигорске прыгнул в бассейн вниз головой, а воды не было. Он здорово нырял, а вниз посмотреть забыл. — Янушевский, становившийся чемпионом с Минском и ЦСКА, погиб при загадочных обстоятельствах. — Нашли мертвым в Германии — но я в самоубийство не верю. Он жизнелюб такой был, семью свою обожал… Никто в нашем поколении в эту историю не верит. — Когда-то у вас было четыре собаки — и двух вы собирались отдать дочери в приданое. — Отдавал — не взяли. Поумирали уже от старости. Сейчас одна собака осталась. И кот. Все равно весело — гоняют друг друга по квартире.

Пойдем, говорит Голодец, познакомлю с Бесковым. Тот с порога спрашивает: «За кого болеешь?» – «За «Спартак»!» Тот к Голодцу оборачивается: «Ты кого мне привел? Вон отсюда!»

Встретили меня в Минске, накормили, в общагу прописали. После первой тренировки стол накрыл — а мне от команды девушку хорошую презентовали.

Поиграли какое-то время без тренера — и вдруг: тук-тук… А это Малофеев Эдуард Васильевич на белом коне. Собрал нас: «А возьмем-ка, ребятки, первое место, да с отрывчиком?!»

Это давно было — я еще был тренером в БАТЭ, а Курненин — в минском «Динамо». Мы их обыграли 2:0, а Курнилка — он вспыльчивый такой. Драки там не было — просто за грудь друг друга подергали.