Бережков: «Отношения с Сафарьяном так испортились, что мы могли подраться и стать врагами»
Большое интервью бывшего топ-менеджера хоккейного «Динамо» и БФФ, которое не стоит пропустить.
Бывший генеральный менеджер хоккейного «Динамо» и бывший руководитель департамента маркетинга АБФФ Владимир Бережков вновь остался без работы. 6 февраля «СБ. Беларусь Сегодня» покинул главред Павел Якубович, вслед за ним ушел и Бережков, курировавший в медиахолдинге «Альфа-радио», сайт и интернет-телевидение, – в своей должности он не проработал и трех месяцев. В большом интервью Бережков рассказал, из-за чего уволился из крупнейшей госзгазеты РБ, за что уважает Сергея Румаса и в чем крутость Алексея Калюжного.
- С момента вашего выхода из СИЗО прошло почти два года. Как охарактеризуете свое душевное состояние?
– Душевное состояние неоднозначное, конечно. Я уже сказал, что меня штормит. Казалось бы, наступило успокоение, я вошел в берега, буду продолжать работать в интересном направлении. Хотя поначалу были большие сомнения в том, нужно ли идти в «СБ. Беларусь сегодня». Естественно, есть понятные всем ограничения, установки и идеология. Я привык работать в другом ландшафте, при других условиях, но, тем не менее, мне удалось найти инструментарий, который позволял сохранять душевное равновесие. Я был в ладу с собой.
Когда сидел в тюрьме, если речь идет об этих двух годах, то там все было просто. Ты сидишь и ничего не можешь сделать. От тебя ничего не зависит. Вся твоя судьба находится в чужих руках. А здесь ты понимаешь, что виноват во всем, что происходит, только ты – больше никто. Понимаешь, что сам отвечаешь за все свои поступки и действия. И все, что с тобой происходит, это, собственно говоря, не вина дяди, тети, системы или кого-то еще. Ты сам выбрал свой путь, сам сделал ошибку, сам за нее отвечаешь.
- Если говорить о честности и порядочности, где жизнь правдивее – в границах камеры СИЗО или на свободе?
– Для своей собственной задницы проще всего в тюрьме.
- Почему?
– Если не заботиться о душе, мозгах, а только о теле, то в тюрьме, как это ни парадоксально звучит, мне было проще. Ты понимаешь, что от тебя ничего не зависит, ничего сделать не можешь. Ты находишься в руках репрессивных органов, которые с тобой могут сделать все, что захотят. Просто тупо следуешь правилам внутреннего распорядка, и каждый день происходит одно и то же. День сурка, по сути. Читаешь книги, наслаждаешься общением с теми умными, порядочными, нормальными людьми, которые туда заходят. Я как-то уже говорил, что многие в тюрьме сидят понапрасну, и там много интеллектуалов, много людей совестливых, хороших. Конечно, ты видишь там много грязи, всякого дерьма, но здесь дерьма и грязи не меньше.
Что касается души, мысли, ты понимаешь, что приносишь большие душевные страдания своим близким – жене, матери, детям, тем, кто за тебя переживает, думают, как освободить. Они понимают, что в их руках что-то есть, и могут что-то сделать: носят передачи, собирают и одалживают деньги, переживают, думают о том, как ты там. Все это очень тяготило.
- Есть ощущение, что СИЗО так отразился на здоровье, внутреннем равновесии, что какие-то прежние вещи уже не вернуть?
– Я бы так не говорил. У нас недавно был вечер выпускников...
– И вы ходили?
– Да, но это был немного другой вечер выпускников. Это был вечер встреч выпускников «Володарки» – людей, которые сидели с тобой в одной камере. На протяжении отсидки ты меняешь камеры, меняешь общение. Круг людей очень большой. В тетрадку я сначала записывал всех, а потом понял, что это бесполезно. Но, тем не менее, близкие отношения остаются. Казалось бы, в таком возрасте друзей не находят, но я их нашел – бывший зам министра сельского хозяйства, крупный менеджер железной дороги. Люди выходят на свободу, звонят, мы встречаемся, общаемся, шутим, вспоминаем все, что было, и находим, что это испытание нам было дано не просто так. Что его нужно пройти для того, чтобы что-то понять, оценить, чтобы больше не было иллюзий относительно ошибок. Я отдаю себе отчет, что нагрешил в этой жизни и совершил несколько непотребных поступков, начиная еще с детского сада.
- Вы можете о них говорить?
– Да. Я учился в классе с мальчиком, над которым все потешались. Всегда есть такой слабенький мальчик, над которым все шутят. И у нас было соревнование, кто ему больнее сделает. Мы как-то шалили: украли у учительницы ключ, и она не могла попасть в кабинет. Но потом из-за этого разгорелся скандал, от которого мне самому стало страшно. И этот ключик от кабинета я подкинул мальчику. Я думал, что это будет смешно, но потом мне не хватило сил в этом признаться. Вот в чем была проблема. Мальчику влетело, и я испытывал чувство вины, что мне нужно сказать, что это я, что мы пошутили, давайте отмотаем все назад. Но я не смог этого сделать. Когда я попал в тюрьму, мне за это было очень стыдно. Вспоминал ночами эти кармические долги. Вы спросили про случай, я привел пример. Я не могу сказать, что их было много, но они были. Они мне вспоминались. И я понимал, что сижу не напрасно.
- В профессиональной деятельности подобное происходило?
– Да, и я даже публично признавался в этом. Когда работал в БелТА, была перестройка. Я набирал ход, у меня были хорошие статьи. И были материалы, которые звали на баррикады. Мы работали в паре с известным журналистом Владимиром Левиным и занимались расследованиями. В частности, у нас был громкий материал-расследование о заповеднике, в котором рассказывалось о том, как члены правительства заезжают на дачу Машерова, и им ведрами выносят клюкву, бруснику, рыбу, зверье. Они все это пакуют и уезжают. Данью был обложен заповедник. Потом Позняк эту статью на площади цитировал, переполняемый гордостью.
Ну а позже начался откат, перестройка потихонечку сворачивалась, и мы с Левиным получили задание написать о создании клуба «Современник» – о прообразе дискуссионного политического клуба. Пришли в концертный зал «Минск», послушали выступления. Мне они понравились. На следующий день я сделал интервью с людьми, которые ко всему этому были причастны. Я написал и отдал свою часть, Левин – тоже. А после оказалось, что все, что я написал, ушло в корзину. В итоге получился совершенно одиозный материал, чисто политический заказ. В тексте (опубликован 27 октября 1988 года в газете «Вечерний Минск» – Tribuna.com) говорилось, что все это – экстремизм – ведет к распаду государства. В общем, грязь. Заголовок был соответствующий: «Пена на волне перестройки». Я сказал, что с этим не согласен и не готов подписывать этот материал. Он вышел под фамилией Левин и псевдонимом, если не ошибаюсь, Тарасевич. Мне было очень стыдно. Хоть там и не стояла моя фамилия, но, тем не менее, хотел написать об этом, рассказать, что та публикация – заказуха. Был такой известный кинорежиссер Аркадий Рудерман, который потом погиб на войне. И он мне сказал: «Володя, ты должен сказать о том, что произошло на самом деле». Но во мне была другая скрепа – скрепа корпорации. И я не знал, как пойду и буду рассказывать всю кухню. В профессии мне было стыдно именно в этот момент. И это стало главным мотивом, почему я ушел в спортивную журналистику. Я искал нишу, в которой было бы не стыдно делать то, что действительно называется журналистикой, а не пропагандой.
- Почему вы сомневались, идти ли в «СБ»? Из-за идеологии?
– Да. Я понимал, что это в известной степени несвобода. Полной свободы нет нигде. В любом случае есть самоцензура, бизнес-интересы, инстинкт сохранения задницы. Свободы в «СБ» меньше. У меня была неудача с телеканалом. Мало того, что стал неугодным, так еще, как мне показалось, получил волчий билет.
Как бы к Павлу Изотовичу Якубовичу не относились, сколько бы грязи о нем не писали, такого профессионала, как он, сейчас просто нет. Он – динозавр журналистики, который прошел советскую школу, перестроечную школу, рассвет демократии. Он, как мастодонт, сумел выжить и сохранить себя в профессии. Да, я понимаю, что ему пришлось пойти на многие компромиссы и сделки для того, чтобы, скажем так, не облить себя бензином, а продолжить делать то, что он умеет. И Якубович меня убедил, нарезав задачи, которые подходили под мою ментальность. Он тогда сказал, что передо мной стоит задача довести всем, чтобы занимались журналистикой, а не херней: «Выходите на улицы, пишите о проблемах, разговаривайте с людьми». Я тогда спросил: «А как же администрация президента? Идеология?» На это я услышал: «Мой мальчик, это не твоя забота. Когда ты перейдешь черту, я тебе скажу. Но ты должен заниматься тем, чем всю жизнь занимался: научить людей не бояться, писать, выбирать нужные темы и красиво их подавать». Ну и были совершенно простые вещи – рост посещаемости сайта sb.by. Нужно было сделать так, чтобы он мог конкурировать в совершенно честной и нормальной рыночной борьбе с «Нашай Нівай», naviny.by, tut.by. Совершенно понятные цели. Cегодня у тебя 50 тысяч уникальных просмотров, а завтра должно быть 60 тысяч. Это вполне осязаемые вещи.
Кроме того, есть «Альфа-Радио», которое было в состоянии полной убыточности. Оно напоминало чемодан, у которого нет ручки. Никто не знал, что с ним делать. Вроде, и выполняло какие-то идеологические функции, но, с моей точки зрения, его никто не слушал. Если говорить о рыночной функции, это был глубоко убыточный субъект. Ну и еще было одно направление работы – телевидение. Там тоже были совершенно простые цели – количество просмотров.
Кем для меня был Якубович? Да он и сейчас для меня является непререкаемым авторитетом. Это выдающийся фельетонист. По белорусским меркам он номер один. До сих пор. Я думаю, если Якубович опять вернется к ремеслу, то лучше его это никто не сделает. Это белорусский Гиляровский, не знаю, белорусский Зощенко. Просто [сейчас] он не оценен. В силу того, что попал в идеологическое безвременье, его личность подвергнута большим вызовам и испытаниям. А в советские времена – в конце 1970-х и начале 1980-х – он был непререкаемым авторитетом, был смелым, ярким пером.
Я как-то пришел к нему в «Знамя юности» и сказал, что принес заметку, и что хочу съездить в команду. Была такая рубрика в газете. И он послал меня в брестское «Динамо». На базе команды я провел два дня, все изучил, посмотрел, ну и апофеозом всего был футбольный матч второй лиги чемпионата Союза, после которого у меня сразу был поезд. Сейчас об этом рассказывать страшно, просто немыслимо, но это как исповедь. Если говоришь все, то говори до конца. Такой каминг-аут. До конца игры оставалась минута, пошел ливень. Счет был 0:0. Я подумал, что опоздаю на поезд. А шмальнул конкретный ливень, поле залило, играть было невозможно – мяч стоял. Ну и я побежал на вокзал. Уехал вовремя. Я написал охрененный репортаж о том, какая в Бресте перспективная и замечательная команда, но ей мешает психология: люди не верят в себя, не верят в то, что могут победить соперника, и эта нерешительность приводит к нулям. Это было отражено в заголовке. Все крутилось вокруг нуля. Но, оказалось, что они на последней минуте забили гол, а я не удосужился этого проверить. Нужно было просто позвонить.
То был не век интернета, и газеты сообщали новости. Люди утром из них узнавали, что кто-то сыграл 1:1 или 0:0, где выключили свет и случилась авария. Так утилитарно жили люди. Этот материал вышел без единой правки. Мне удалось впервые написать текст чисто. Я, довольный, звоню Якубовичу и спрашиваю: «Павел Изотович, ну что, какое следующее задание? Давайте, может быть, съезжу куда-нибудь подальше – в Россию, в Москву?» А он мне говорит: «Приходи и снимай штаны!» Я понятия не имел, что произошло. Пришел, а он как дал: «С чего ты начал! Ты с ума сошел?!» Сегодня такого журналиста я просто бы отрезал. Он накричал на меня, но мгновенно дал новое задание. Мне бы не хватило такой силы. Из чувства вины я его так хорошо выполнил, что во мне проснулся интерес к журналистике.
Павел Якубович.
И вот сейчас Якубович тоже протянул мне руку помощи, позвал и сказал, что все, что с тобой произошло, это следствие системных ошибок. Сказал, что вина твоя, но, тем не менее, не нужно посыпать голову пеплом. Вот тебе новое дело – тебе понравится. Критерий оценки твоей работы – результат. Если дашь его, будешь в шоколаде. Как он сказал, будешь иметь «грошы». Если нет, то, ну что ж, сам виноват. Ну я и пошел.
Долго присматривался, и все больше и больше благодарил своего предшественника Дмитрия Партона, который сейчас работает на СТВ. Достаточно харизматичная личность. Когда меня напутствовали, сказали о нем много нехорошего, мол, он такой, сякой. Это говорил не Якубович. Но я увидел, что он набрал нормальных людей. Ребята, которых возглавил, профессионалы. Молодые, образованные, креативные. В них есть искра, есть интеллект, есть понятие, контакт. Поначалу у них присутствовал какой-то цинизм, что, вот, как вы нам платите, так мы и работаем. Но мне удалось им объяснить, что не деньги главное, а главное в жизни – это мотивация. Чувствовать себя человеком, профессионалом, достигать результатов, кого-то обходить.
Я им как-то сказал простую вещь: «Мы когда-нибудь обойдем «Хартию». Это был такой хештег, который потом надо мной посмеялся. Никто в это не мог поверить. Но в итоге мы это сделали, потому что «Хартию» «закрыли». Получилась плохая шутка. Но не шутка заключалась в том, что мы стали расти. Реально. Не скажу, что позволяли себе все. Естественно, был внутренний цензор, скрепы, понимание, где ты работаешь, что ты на службе отечества и так далее. Ты там не можешь себе позволить оппозиционных взглядов. Назовем вещи своими именами. У тебя связаны руки. Но даже с несвязанными ногами мы по количеству уникальных пользователей обошли «Комсомольскую правду», «Спутник», БелТА и стали приближаться к «Хартии». За три месяца количество уникальных посетителей у нас выросло в два раза. Мы удвоили аудиторию. Показателем удовлетворительной работы считаю то, что у «СБ» вдвое увеличилось количество подписчиков в социальных сетях. Я горжусь показателями «СБ» ВКонтакте. У паблика было 10 тысяч подписчиков, а через три месяца стало 17 тысяч. У ребят загорелись глаза. Они поверили.
«Альфа-Радио» вдруг стало рыночным. Пришли рекламодатели. Если включите выпуски, посвященные Олимпиаде, увидите партнеров – АВС, МТС. На радио переформатировались программы. Ушли заунывные политические диалоги по часу, которые никто не слушал. Появился нормальный, адекватный музыкальный формат – только хиты – без всякой конъюнктуры и «поющих трусов», хотя 75 процентов белорусской музыки все равно соблюдались. Ну и на телевидении появились программы. Но они появились из недр. Не я их автор, а ребята. Я никого не поменял, а просто привлек некоторых новых людей: маркетолога, специалиста по SEO. Как мне показалось, с ребятами у меня получилось. А дальше сами можете проследить. 5 февраля проходила коллегия министерства информации. Я был в полной эйфории. У меня очередные рекорды – идет неделя по 100 тысяч уникальных пользователей. До меня 50 тысяч – это исторический максимум. А тут трижды за неделю больше 100 тысяч. И на коллегии министр Карлюкевич среди прочего говорит, что у холдинга «СБ» хорошие показатели – выросла интернет-аудитория sb.by. Думаю, ну все, сейчас наградят. Неужели получилось? Я был в мальчишеском кайфе, в ладу с собой. Понимал, что Павел Изотович действительно был прав.
И вдруг на следующий день узнаю, что прошло совещание у президента, Якубовича снимают. Я Павлу Изотовичу позвонил сразу. Он как-то отреагировал спокойно, сказал: «Ничего, все будет нормально. Не переживай». И потом мне стало как-то странно. Я смотрю, как провожают на СТВ Козиятко с цветами. Ну, не важно, что дарят, главное, что провожают. Так люди прощаются. А тут человек-легенда. Если поставить на пьедестал почета по значимости людей из медиасферы, которых отправили в отставку – Давыдько, Козиятко и Якубовича, – то на первое место поставил бы Якубовича, и больше никого бы на пьедестал не ставил. Для меня совершенно очевиден масштаб этой личности. Чтобы там ни происходило, он исторически легендарный журналист. И вдруг – ни цветов, ни проводов. Ничего. Тишина. На завтра я прихожу на работу – как будто не было человека.
Дмитрий Жук.
Я ни в коем случае не в обиде на Жука (новый редактор «СБ. Беларусь Сегодня» – Tribuna.com). С Димой у меня издревле нормальные, человеческие отношения. Еще с тех пор, когда он был в пресс-службе президента замом у Натальи Петкевич. Когда я работал в маркетинге АБФФ, приезжал к нему в БелТА партнериться. Он тогда сказал: «Да, давай. Отлично». И поводов, чтобы между нами пробежала черная кошка, не было. Я не знаю, что произошло. Мне трудно предположить. Хотя все самые простые вещи приходят, когда ты смотришь сериал «Карточный домик». Не знаю, смотрели ли вы его, но я смотрел этот сериал безотрывно. Как маньяк. Я за неделю просмотрел 50 с лишним серий. И ты понимаешь, что многие решения, которые тебе кажутся очевидными, которые ты можешь объяснить на самом деле имеют совершенно другую подоплеку, причину. Скажем, война в Сирии может быть развязана из-за того, что президенту США нужно скрыть интрижку с журналисткой. Нужна дымовая завеса. Или масштабное открытие новых рабочих мест зависит только от того, что кто-то с кем-то переспал, и кто-то кого-то шантажирует. Причем ты реально понимаешь, что это происходит не только в Белом доме, а везде, где есть власть, борьба за нее, и где есть свой капитолий. И неважного какого он окраса – диктаторского или демократического. Везде есть свои интересы, и каждый борется за свои места. Так и здесь. Вот зачем министр информации говорил о том, что у «СБ» все хорошо? Вы подумайте немножко, скажите, что все плохо, и тогда будет понятно, почему убрали Якубовича и Бережкова.
– Объясните, как и когда вас уволили из холдинга?
– Я не хочу это комментировать. Уволили меня 7 числа. Мне тогда сразу журналист Руслан Батенков позвонил. Пришел на работу седьмого числа, у нас рекорд – 113 тысяч уникальных пользователей. Ребята пришли все с горящими глазами, а я их всех собираю и говорю: «Я не хочу, чтобы вы узнавали из прессы, но вот так». Я увидел, что они хотели бы работать со мной дальше. Да и я бы этого хотел. Чувствовал уже ответственность за них. Я внедрил в них свободу. А это самое главное в творчестве. Это безусловный атрибут творчества. Если человек несвободен, то он по определению не может ничего сотворить. Как мышцы парализует холодная вода, так несвобода парализует мозг, и потом приводит в состояние абсолютного конформизма, когда думаешь: «А, мне и так хорошо, и я придумаю себе тысячу способов, как в этой несвободе еще больше доказать, что мы несвободны».
По сути, геометрическая прогрессия, которую продуцирует несвобода, еще больше и больше подставляет власть. В том числе Лукашенко. Потому что каждый несвободный журналист доказывает сам себе и всем окружающим, что другого пути нет, что несвобода – это хорошо. Нас не пускают там на коллегию минобразования – отлично, ничего делать не надо. Мы с БелТА возьмем официальную заметку – и больше ничего делать не надо. Все.
- Но как все было? Вам позвонили и сказали: «Владимир Петрович, вы уволены»?
– Я не хочу комментировать это. Надо мной довлеет корпоративная солидарность. Не хочу подставлять людей, которые сделали мне добро. У меня нет претензий к Жуку. Я понимаю, что это может быть не его решение. Я понимаю, что, как в том «Карточном домике», это может быть решение, которое возникло через чью-то постель или что-то еще. Я не знаю. Но могу предполагать, что все гораздо сложнее. У меня нет обид, но есть претензии. Он мог хотя бы позвать меня и сказать: «Володя, вот такая хрень. Отвали». И на этом все. Но, исходя из того, что он этого не сделал, я почувствовал себя свободным. Спасибо ему за это. Я понял, что рано или поздно мне пришлось бы уйти. В этой системе, когда нет даже духа посмотреть в глаза и сказать, мол, извини, но, по определенным причинам, ты мне не нужен, я работать не смог бы.
- 15 лет назад в глазах читателей «Прессбола» вы были рьяным борцом с коррупцией, вас с представителями госСМИ разделяла ментальная пропасть. Вы тогда могли подумать, что когда-нибудь окажетесь среди них?
– Когда мне позвонил Батенков, он сказал: «Все мы выбираем между свободой, нищетой и дешевым обслуживанием дорогих игрушек». Я не буду вам говорить, что я пошел работать за идею. Я готов признаться, что вышел из тюрьмы поиздержавшимся. Материальная цена за свободу была очень высокой. И сегодня я не могу себе позволить работать бесплатно. Я имею свою цену, и я ее знаю. Я знаю, как я умею работать. Но даже не это главное. Главное – это то, что мне нужно отдавать долги. Я должен. Поэтому нужно зарабатывать хорошие деньги. И, в принципе, в «Советской Белоруссии» меня оценивали достойно. Не скажу, что заоблачно. Деньги были весьма приземленные по меркам тех, которые имел раньше. Но, во всяком случае, они достойные. С одной стороны было материальное уважение, с другой – интерес, учитель как крыша, грубо говоря, надежный оплот. И эти три фактора сработали.
И на ваш вопрос о том, думал ли я, что окажусь в госСМИ, отвечу так. Сегодня много вызовов. Пару месяцев назад я был на конференции tut.by. Там была моя любимая Лика Кремер с «Медузы». Она проводила конференцию, и возник вопрос, какую позицию должен занимать журналист. Скажем, Россия и Украина фактически находятся в состоянии войны. К примеру, российский журналист – честный человек. Что он должен делать? Должен быть за Украину или Россию? Он патриот или не патриот? Он профессионал или нет? Он должен приравнивать перо к штыку или не должен? Или должен своим срать? Что должен делать? И меня попросили выступить в конце, чтобы сказал, что думаю об этом с высоты своего опыта. И я сказал, что не могу ответить на этот вопрос. В каждой ситуации человек сам определяет, что должен делать. Он действует в соответствии со своей совестью, запросами и видением на данный момент. И я никогда не делил журналистов на госСМИ и независимых. Я всегда делил журналистов на профессионалов и непрофессионалов. Потому что Якубович ни дня не работал в частной газете, но для меня он безусловный авторитет в журналистике.
Поэтому никаких скреп относительно государственное или негосударственное СМИ у меня не было. Проще всего мне было подойти к Кайко в «Прессболе» и сказать: «Отвали. Дай я еще покирую. Мне до пенсии с моим задором, яйцами, харизмой хватит». Но я этого не сделал. И понимаю, что делать этого нельзя. По этическим и гигиеническим соображениям. Просто нельзя. Пойти в госСМИ? Если мне там дадут возможность не делать гадостей, что считаю несовместимым со своей личной гигиеной, почему нет? Почему не сделать это госСМИ привлекательным? Мы же не на войне, не на баррикаде.
Если взять общую ситуацию, в Беларуси масса прекрасных вещей и преимуществ над другими местами. Есть места, где я бы никогда не хотел оказаться. Я не хотел бы оказаться на Донбассе, в Луганске, в Ростовской области, в Средней Азии, на Ближнем Востоке, даже в Китае. Нет одного человека, от которого все зависело бы. Все зависит от всех людей. Мы сами приспособленцы и конформисты, и сами встраиваем себя в систему, и сами, как в том «Карточном домике», являемся этими карточками, которые поддерживают песочный, карточный домик. Стоит одной карточке рухнуть, как рухнет все. Выстраивается новая система.
- Вы спокойно приняли то, что к вашей репутации со стороны коллег из негосударственных СМИ могут быть вопросы из-за работы в «СБ»?
– После того, как я посидел в тюрьме, перестал читать про себя на форумах. Вообще. Я понял, что нельзя. Это выбивает из колеи и отвлекает. Люди обозлились. Они многого не знают. В свете «Карточного домика» они просто понятия не имеют, что произошло на самом деле. Казалось бы, вся история выплеснулась, был суд. Все прозрачно. Вот обстоятельства. Но на самом деле это 5 процентов правды. Все, что произошло на самом деле, знают только я, Субботкин и еще два-три человека. И никто больше сказать не может. И сейчас я говорю откровенно лишь о тех вещах, которые не доставят моему окружению неприятностей. Я не хотел бы быть для них причиной зла. Но об остальных вещах я говорю с вами откровенно. Вот тема негативного отношения ко мне со стороны социума, коллег… Ведь есть разные коллеги. Есть друзья – Борис Рафаилович Тасман, Саша Старикевич, – которые пришли ко мне и сказали: «Петрович, ты все делаешь правильно. Ни на кого не оглядывайся. Ты выбрал свой путь и иди. Главное – будь самим собой». И я самим собой оставался. Себе я не изменил. Я был в комфортной душевной ситуации.
- После вашего назначения в «СБ» Сергей Новиков сказал, что огорчен. Что он вам говорил в личной беседе?
– Ничего.
- Вы не общались?
– Перед его уходом из «Прессбола» я с ним много общался. И для меня это стало большим ударом и разочарованием. Мы с ним наметили другое продолжение работы. Но, как бывает, что-то пошло не так. Если он не хочет это комментировать, то и я не буду. Бывает маленькая деталь, из-за которой что-то не срослось. И она может все кардинально изменить. Я потом прочитал о том, что он огорчен. Он меня просил остаться в «Прессболе». Говорил: «Петрович, буду железно работать, если ты вновь станешь главным редактором». Я ему сказал, что это невозможно из-за этических и гигиенических соображений. Мы должны доверять молодым ребятам. А то превратились в политбюро. Нужно его убирать в любом случае, а политбюро – это мы. Мы не даем им управлять, развиваться, не даем им инициативу. Пусть они сами определяют политику газеты, а не мы за них. Я предложил ему остаться в любом качестве – обозревателем, не первым лицом, но отдельным редактором газеты или сайта, фрилансером. Но что-то пошло не так. Что пошло не так, пусть он сам об этом расскажет. Если когда-нибудь захочет. Я этого делать не буду, хотя знаю.
Новиков интересовался, что я сам буду делать дальше. Я сказал, что у меня есть несколько вариантов. И один из них сомнительный. И получилось так, что пошел по сомнительному предложению. И он сказал, что огорчен. Я не обсуждал с ним это никак. Единственное, когда он нашел себя в новом гандбольном проекте, я ему позвонил, поздравил. Поговорили немного. Остались друзьями, коллегами, соратниками. И сейчас он входит в мой круг самых надежных и близких друзей.
Сергей Новиков, Шмельков и Приголовкин принимают участие в развитии проекта «Гандбол. Быстрый центр»
* * *
– После вашего освобождения вы больше всего проработали в футбольной федерации, возглавляя департамент маркетинга. О ваших идеях и проекта мы подробно говорили год назад. Хотелось бы все-таки прояснить один момент. Как вы в федерацию попали? Конкретно от кого поступило предложение?
– Это история не очень интересная. Об этом говорил как-то. Меня Румас позвал.
- Это был телефонный звонок?
– Нет. Тогда была аховая ситуация в «Прессболе», требовался талант антикризисного управления. Дело в том, что у многих есть неверное представление о том, что «Прессбол» кормится с руки федерации. Это не так. Издание зарабатывает своими мозолистыми руками. Поэтому там были убытки, и я занимался газетой. В контексте всего этого я сообщил, что собираюсь уходить из биатлона. Румас сказал, что ему не хотелось бы переходить дорогу Вакульчику: «Как только ты уйдешь, сразу заходи». У меня была причина, по которой я хотел уйти из федерации биатлона. Ее руководство КГБ оценило, поэтому оттуда ушел свободным. И пришел в федерацию футбола.
- Первый негатив, с которым вы столкнулись в АБФФ?
– Ой, оно, как и везде, – желание многих людей просто соответствовать системе, плыть по течению.
– Конформизм?
– Конформизм. Мы винтики. От нас ничего не зависит. Мы должны прийти на работу в 9:00, а в час, чтобы все видели, выйти на обед. Пообедать, в два часа вернуться, опять сесть и до 18:00 просидеть. При этом получить свой минимум – и отвалить. Люди подпотолочные. Назовем их так. Абы ничего не вышло. Такими людьми удобно управлять. С ними можно делать все, что хочешь. Им можно нахамить, их можно построить, наказать. А с другой стороны от них ничего не добьешься.
- Как считаете, с таким аппаратом можно наш футбол сдвинуть с мертвой точки?
– Я так скажу. У АБФФ есть топ-менеджер, наличию которого можно позавидовать. Абсолютно светлая голова. Сергей Николаевич Румас схватывает все налету. С ним приятно общаться. Ему ничего не надо два раза объяснять. У него рыночный взгляд на все вещи и совершенно правильное построение логики. Он знает, как действовать в той или иной ситуации в рыночной модели. Но то, что касается административно-командной, бюрократической системы, с моей точки зрения – а здесь я высказываю исключительно свое видение, – он там чуждый человек. Он не умеет ходить по коридорам, как космонавт, лунатик. Румас, безусловно, в этом разбирается лучше меня. Как аппаратчик, бюрократ, интриган, который войдет в капитолий и станет карточкой, я нулевой. Я не конъюнктурщик, и опереться на меня в этом плане нельзя. Это все знают. Румас с одной стороны, как я уже говорил, светлая голова и прекрасный топ-менеджер, а с другой – пытается вписаться в эту административно-командную систему. У него это плохо получается. У него идет раздвоение, когда он, с одной стороны, прогрессивными методами внедряет новые идеи и не боится ставить на новых людей, принимать решения, рисковать и некоторые вещи говорит прямо и в лоб. А с другой стороны ему за это прилетает. И он не знает, как быть, как решать ту или иную ситуацию.
- Работая в «Прессболе», у вас был неплохой хоккейный бэкграунд. Вы когда-то хоккеем занимались, у вас осталось много друзей. Вы спорт знали. Но ведь Румас – человек из другого теста. Он что-нибудь в футболе понимает?
– Для того, чтобы понимать в футболе, нужно нанять людей, которые его понимают. Вот и все. В этом заключается функция топ-менеджера. Когда я пришел в хоккейное «Динамо», первое, что сделал – собрал людей и сказал: «Я вам в подметки не гожусь. Уровень моих знаний в хоккее – ниже вашего. Но я вас нанял для того, чтобы вы сказали мне, что нужно делать». И с каждым из этих специалистов, который чувствовал себя винтиком и говорил, что от него ни хрена не зависит, мы начали мыслить, почувствовали свободу, у нас получилось. Мы собрали тренерский совет. Реальный, а не какой-то декоративный. Мы слушали каждого. Мы оценивали ситуацию с точки зрения одного мнения, второго, третьего. И решение на основе этого опыта лично принимал я.
Мой хоккейный бэкграунд нулевой. Кем я был? Чемпионом Советского Союза по юношам. А рядом были люди, которые поиграли в командах мастеров, годы проработали в школах, прочувствовали каждый день на практике не свысока, не с кондачка. И что, я приду им и скажу: «Вы неправильно работали – давайте сейчас так будем»?
На самом деле, если бы Румас пришел в федерацию и сел там, и каждый день занимался управлением федерацией, а не Банком развития, кредитной системой страны, то у него бы получилось. Я в этом не сомневаюсь. Он бы быстро разобрался в теме и быстро нанял людей, которые занимаются футболом. Но дело в том, что Сергей Николаевич нанял другого менеджера. Такого же, как он. И этот менеджер в силу опять же какого-то раздвоения личности, делает так, что с одной стороны: «От меня ничего не зависит», а с другой – я уж вам тут покажу!
– Сергей Сафарьян все решает в АБФФ?
– Он решает все на уровне того, что позволено быку. Конечно, если ему скажут, что у вас тут будет завтра не футбольное поле, а лыжня, то он ничего не сделает. И если весь комплекс заснежат, скажут, что здесь будет каток – он тоже не сможет возразить. Поэтому нельзя сказать, что он решает все. Все вообще решает только Господь Бог. Но то, что касается управления Домом футбола, абсолютно точно, что все в его руках. Он может сделать так, что тебе не захочется там жить. Он может сделать твое положение там как невыносимым, так и комфортным и вдохновляющим. Все зависит от того, в каких ты отношениях с ним находишься. Будешь в хороших, будешь ему потакать, заискивать, все будет нормально. В этом плане, может, будет даже больше пользы, и ты сделаешь больше добрых дел.
- Можно ли в общении с Сафарьяном держать себя на равных?
– Нет. Нельзя. Потому что это очень серьезный топ-менеджер, очень грамотный. К нему нужно относиться с большим уважением – у него есть воля, сила, знания, опыт. На равных ты с ним быть не можешь. Диалога на равных с ним не получится. Как он может получиться, если ты подчиненный? Но, опять же, двоякая система управления, где один там управляющий, другой – здесь... Я это в глаза говорил – и Румасу, и Сафарьяну. Они вдвоем сидели, и я сказал: «Вагаршакович, фактически ты управляешь Домом футбола. Не Сергей Николаевич, а ты». Он ответил: «Нет! Как ты такое вообще говоришь!» Я сказал, что говорю то, что думаю и вижу. Сказал правду. Но, с другой стороны, Сергей Николаевич не умеет играть в хоккей, а Сергей Вагаршакович – умеет. И сейчас в стране очень важно уметь играть в хоккей правильно.
- В рабочих моментах с Сафарьяном можно договориться?
– Безусловно, приложив к этому максимум подобострастия.
- Выбрав лексику?
– Да.
- Приведите пару примеров проектов, которые он сначала завернул, а потом вы все-таки его переубедили.
– Поначалу, пока складывались нормальные отношения, было все хорошо. Это длилось, может, месяц. Дальше все пошло наперекосяк. Доходило до того, что он видел в перфомансе в Борисове во время матча с Францией, когда трибуна была белой, белый флаг. Он считал, что мы выбрасываем перед французами белый флаг. Мол, как это так. Все, что происходило на том матче, – это моя боль. Я сам нашел спонсора, который заплатил за эти майки, мы раздали майки болельщиками. Из бюджет АБФФ не было потрачено ни копейки. Кроме того, у меня висела доска, на которой я записывал результаты, кривую делал. Мои подчиненные не дадут соврать, что каждое утро на планерке я рисовал, показывал, что вот сколько продано билетов – поднажмем. Говорил, что здесь плохо сработали, даем мало информации, нужно партнериться с радио. Мы гнали статистику. Я прекрасно понимал, коль это белый флаг, и мы найдем хоть одно свободное место на «Борисов-Арене», то мне будет конец, скажут, что говно.
А еще я узнал о подводном течении, из-за которого был в шоке. Мне не удалось договориться с фан-сектором. Я был волюнтаристом. Думал, что Бережков – и этого достаточно для того, чтобы попить пива. Мы встретились с «Б-12», и я потерпел поражения. Ребята не приняли вообще ничего, что я им сказал. Например, Румас, а я работал напрямую с ним, сказал мне, что нужно активнее работать с болельщиками. Мы должны были создать ядро. А фан-сектор развалился. Он был расформирован, превратился в отрицательную массу. Я общался с активистами хоккейного «Динамо». Они подтянулись. Но на встрече с «Б-12» увидел стену. Мы готовы были им штаб сделать, оплачивать перфомансы, баннеры, помогать добираться. Только организуйте поддержку. Ответ был: «Нет!» Из-за старых обид они больше ничего не хотели.
И тут я увидел в соцсетях такую тему: «Люди на трибунах будут белыми, а давайте покупайте билеты вот на такие места, и мы сделаем красную полосу». И я понимаю, что все. Из-за одной мелочи может быть уничтожена вся идея. Я не против бел-чырвона-белага флага. Это нормально. Это историческая ценность. Может быть, мы к нему когда-нибудь вообще вернемся. Но я против того, чтобы спортивные арены превращались в политические площадки. Это вредит спорту, маркетингу и всему на свете. Есть места, где можно делать политику, но я не приветствую, когда болельщик выбегает с флагом на поле и так далее. Это не та площадка. Когда я это увидел, то подумал, что Румасу п####ц. Вагаршакович был против, Николаевич, наоборот, поддержал, а я его подвожу своей идеей. Мне на себя похер, я раздолбай. Но карьере Румаса может прийти конец. Бел-чырвона-белы флаг на стадионе, на всю Европу – и завтра Румас уходит. И хорошо, если просто. А то и на «Володарку». И тогда я предпринял меры. Какие? Не скажу. Но вполне себе рыночные и нормальные. Никого не сгоняли, все купили билеты, и подставы не было. Сектор был веселый. Там было достаточно всего. Пели «Брутто», была «Погоня». Весь стадион был белым. Было красиво, и сборная сыграла вничью.
Мне потом все звонили, благодарили и так далее и тому подобное. Но самое главное из того, что я оценил, мне позвонил Вагаршакович: «Да, многие не верили, но ты оказался прав». Вот за такие вещи я его уважаю. У него есть яйца. Он может признавать свои ошибки, может принимать твою сторону и воевать до конца. И я бы не стал демонизировать его так, как это делал Березинский, Ходасевич и еще кто-то. Я вижу в нем массу недостатков и человеческих, возможно, национальных черт, которые помешали развитию футбола. Но, однозначно, убери его сейчас из федерации, и там все ляжет. Туда нужен очень хороший менеджер, который смог бы принимать хорошие решения.
- А может, все так происходит из-за того, что на нем все завязано?
– Да, это плохо. И это его ошибка. Он завязал на себе все вопросы, начиная от поилок для женской сборной и заканчивая академией. Ведь все органы там декоративные. Ты перечисли замов, и я не скажу, кто там заместитель. Они – декоративные. И то, что не вырастил никого рядом, то, что не дает никому инициативу, а вокруг выжженная земля, – это очень плохо.
- Вы так и не поняли, чем эти замы занимаются?
– Некоторые общественные заместители вообще ничего не делают. Некоторые занимаются своим мини-футболом. Хорошие люди, уважаемые. Без обид. Не могу ничего плохого сказать о них.
- Первый ваш конфликт с Сафарьяном был на чем основан?
– Да на мелочах. Просто на эмоциях. Он мне как-то сказал: «Прессбол» – конченый». Фраза, которая меня просто убила.
- Именно конченый?
– «Прессбол» – это конченая организация. Когда он мне это сказал, во мне все закипело. Мне ничего не оставалось, как встать и уйти, хлопнув дверью. Как ты можешь назвать газету, которая подняла то, что валялось? Вы не знали, что делать с «Все о футболе», понятия не имели, как ею управлять и сколько ее еще кормить, вбухивать денег. Вы, по большому счету, ничего, кроме льготной аренды помещений, каких-то поездок журналистов, не вкладываете. Но это все копейки по сравнению с теми расходами, которые несет «Прессбол», освещая первую, вторую лигу, которые, по сути, никому не интересны.
- Что Сафарьяна побудило это сказать?
– Естественно, то, что «Прессбол» иногда пощипывает. Новиков писал то, что думает. Не всегда, к сожалению, не каждый день, но время от времени позволял себе сказать, как есть на самом деле. А критика не нравится никому. Кому она нравится?
- Сейчас у вас нет ощущения, что Сафарьян стремился и сумел достичь того, что «Прессбол» стал псом на поводке?
– Я не могу так сказать. Я знаю, что у Сережи Кайко некомфортные отношения с руководством федерации. Обиды присутствуют постоянно. Чтобы ты ни написал, ты написал неправильно, недостаточно лизнул, недостаточно поклонился, сделал не очень красивый реверанс. Чтобы ты ни делал, потом все вызывает двоякие чувства. Наше ремесло такое. Если ты конформист, то тебя нахрен никто не читает. У тебя плохие показатели. Тебя никто не покупает. И рано или поздно ты приходишь просить денег. С другой стороны, если ты не конформист, а забияка, называешь вещи своими именами, – это условие независимости, монетизации.
Журналистика сегодня стоит между Сциллой и Харибдой, между двух огней, между двух крайностей. И как выживать, это уже вопрос совести. И я бы сейчас не обзывал «Прессбол» цепным псом. Борисевич, первый редактор «Прессбола», вообще называл его цепным псом демократии. Но, получается, все равно цепной пес, хоть и на службе демократии. Он вынужден иногда делать непотребные вещи, вынужден кого-то обижать, кому-то делать гадости, кого-то доводить до смерти. Я недавно смотрел интервью Невзорова. Он, конечно, в разговоре с Дудем эпатажник, многое преувеличивает. Когда у него спросили: «А ничего, что вы довели кого-то до инфаркта и человек после ваших комментариев умер?», он ответил: «Мне плевать». Вот это рвет мозг, душу. Как так?! Демон, воплощение зла. Но, с другой стороны, ты понимаешь, что это правда. По большому счету, это звезда на фюзеляже. Он говорил, что это его звезды. Так у «Прессбола» тоже были звезды. Довели не до смерти, но сняли одного министра, второго. Но с этажей прожитого это кажется сомнительной ценностью. Борисевич сказал и другую вещь: «Журналистика – она для сорокалетних». Доживаешь до сорока – все, уходи. Там больше делать нечего. И это тоже правда. И когда ты сомневаешься, думаешь, что с этими людьми, задумываешься, чей ты цепной пес, все – вали. Ты должен рубить, делать себе карьеру, быть безжалостным и талантливым нахалом.
- После чего вы поняли, что дальше с Сафарьяном нормально работать не сможете?
– Конкретно не помню. Но первое заявление я написал сразу после матча с Францией, проработав месяц-полтора. Сафарьян поставил на нем резолюцию: «Я против», а Румас сказал: «Давайте еще попробуем». Была масса других моментов, которые делали мою работу невыносимой.
- Какой из них был самым ужасным?
– Да работа была просто невыносимой. У нас с Сафарьяном не было коммуникации. Мы общались через подчиненных. Румас сказал, чтобы я решал все вопросы через него. Конечно, Сафарьяна это раздражало.
- Это была ревность?
– Думаю, да. Это нормально. Может, я бы на его месте так же себя вел. Я не знаю. Ситуация была дурацкая. И вот придумали модель, согласно которой, я ухожу из федерации и возглавляю телеканал, становясь директором компании. Естественно, Сафарьяну не подчиняюсь не только неформально, но и формально. Никак не подчиняюсь. Ведь канал – это уже дочерняя компания федерации, бизнес-модель. Сергей Николаевич сделал все возможное, чтобы нас помирить. Мы опять сидели втроем, и я говорю ему: «Сергей Николаевич, дойдет до того, что мы подеремся. Вот вам это надо? Подерутся Бережков и Сафарьян и надают друг другу по морде»
Когда я пришел в федерацию, у нас с Вагаршаковичем были взаимоуважительные, приятельские отношения. Когда я вышел из тюрьмы, мы обнялись. Я видел, что это искренне. Он был рад. А затем отношения испортились до такой степени, что мы могли подраться и стать врагами. И я говорил: «Я не хочу этого допустить. Я сейчас Сафарьяну не враг. Поэтому давайте разойдемся, пока не дошло до драки, и это не стало публичным фактом». Поэтому было принято решение уйти на канал.
- Как долго, работая в федерации, вы не общались с Сафарьяном?
– О, большой период времени. Наверное, месяца три.
- Но вы хоть здоровались друг с другом?
– Нет.
- Это была реальная антипатия или просто рабочие моменты?
– У меня никакой антипатии не было. Я просто однажды увидел, что он идет мимо меня и не намерен здороваться. Тогда я понял, что теперь вот так.
* * *
- Дом футбола – это дом интриг?
– Да, наверное. Понимаете, все зависит, наверное, от менеджера. Какую он систему отношений введет, такой она и будет. Если он не станет поощрять наушничество, а будет приветствовать лизоблюдство, конформизм, это будет одна система. Если пойдет по другому пути, будет очень тяжело, будет неуправляемость, будет, как сейчас часто говорят, масса косяков, будет прилетать. Ведь Наталье Ивановне не понравилось, Василию Ивановичу сверху тоже не понравилось. Когда мы готовили «Белыя крылы», утверждали социальную рекламу, нам говорили: «А почему у вас много бело-красного? А что это за национальные символы?» Сейчас все хорошо – «Белыя крылы» напротив моего дома не к месту. А когда нужно было к месту, наружка была необходима, я аж сатанел от того, что мы не можем завесить весь город футболом. А ведь это нужно было всем. Я пришел в раздевалку сборной и сказал: «Ребята, вы будете везде. Вы будете национальными героями. Весь город будет в футболе! Будет так, как в Украине». И меня просто разрывало от того, что не могу сдержать обещания из-за бюрократических тисков и разных взглядов. Это я продолжаю тему системы. И если федерация будет выстраивать систему искреннего футбола, ей будет прилетать. Это очень опасная система. Слишком много людей во власти, которым может что-то не понравиться, и для которых некоторые вещи безусловны. «Этого убери» – и его убирают,– «Этот мне не нравится» – достаточно намека, завтра его не будет. Вот так работает административно-командная система, так работают те, кто умеет играть в хоккей. А при другом стиле управления будут говорить: «Зачем его убирать? У него же есть результат». Когда я работал в «Динамо», мне восемь раз повторяли: «Владимир Петрович, что-то вам часто повторяют. Это нехорошо». Я сказал: «Повторите еще раз. Я не понял».
- В АБФФ повторять не надо?
– Не надо. Там намека достаточно. Как меня убрали из «Советской Белоруссии». Повторять не надо. Говорить даже не надо. Достаточно повести глазом, дескать, он там засиделся: «Что-то Володя, б####ь, шалит». Достаточно. Так работает эта система.
- Отношения с Сафарьяном влияли на коммуникацию с вами других сотрудников федерации?
– Конечно. Люди видели, что есть один центр, а другой пытается стать центром. И многие поручения саботировались и игнорировались.
– Какие?
– Они, скажем так, не выполнялись. Я говорил: «Ребята, к завтрашнему дню кровь из носу нужно сделать вот это». Не делалось.
- Это не делали ваши подчиненные?
– У меня была команда, с которой я туда пришел, и те, кто там был. Собственно, как возник Департамент маркетинга? Было компромиссное решение. Сергей Николаевич ко всем относиться с уважением. И даже когда расформировывали газету «Все о футболе», «Прессболу» поставили условие взять к себе этих людей. Он не такой, который говорит: «Идите нафиг!». Но, в тоже время, пришли мои люди, на которых я мог опереться. В результате я всеми доволен, всем департаментом. И даже Илона Ткач, которая до этого работала в расформированном международном отделе АБФФ, была у меня лучшей. Выполняла любое поручение. Человек начал писать блоги! Она начала сочинять стихи, вести документацию. Делала все, что просили.
– В каком объеме Румас вникал в дела федерации?
– Не могу оценивать. Я могу оценить лишь то, что вижу. Зачем сплетничать? Те решения, которые принимались по футбольному каналу и маркетингу, мы напрямую обсуждали с Сергеем Николаевичем.
- Уход на ТВ – решение, которое было принято совместно с Румасом?
– Да.
- Год назад, перед планировавшимся запуском футбольного канала, я получил от вас технический регламент федерации, в котором была прописана масса наворотов: и петлички у судей вовремя игры, и обязательные флэш-интервью в перерывах. Вы очень вдохновенно об этом говорили. У меня сложилось ощущение, что в федерации сидели дедушки, которые просто не понимали, откуда взялся этот чудак, который хочет нас здесь взбаламутить. Вы там выглядели белой вороной.
– Начну с того, что никаких иллюзий не питал. Дом футбола – дом конформистов, но, в то же время, мы начали практические шаги. Да, у нас плохие стадионы, да, первая лига вообще без оптоволокна и так далее. Но мы начали партнерство с «Белтелекомом». Румас контракт с ними подписал в последний день моей работы в АБФФ на очень большую сумму. «Белтелеком», согласно двухлетней программе, обязался провести оптоволокно и обеспечить стадионы бесплатным интернетом с высокоскоростным сигналом. Мы нарисовали схемы стадионов с расстановкой камер. Мы создали технические предпосылки. Что касается спортивных предпосылок, нельзя было обойтись без регламента. Если бы был создан канал, была бы куча неувязок. Но постепенно все бы привыкли. И люди-конформисты однажды бы поняли, что это и есть их комфортное состояние – соблюдать этот регламент. Мы же не взяли шашку и не помчались вперед, мы начали с документов и технических условий.
- Задумки так и остались на бумаге?
– Да, сейчас с этого все смеются. Это, к сожалению, предмет насмешек. Мы приняли регламент, но кто мог предположить, что так будет. Румасу с его административным ресурсом не удалось решить, казалось бы, очевидный вопрос. Канал, который заглох, – для него это огромное разочарование. У нас была самоокупаемая бизнес-модель. И у Румаса была надежда, что он спихнет этот чемпионат, сделает его продуктом и сможет получить своего председателя. Тот же Капский, кто-то другой захотел бы возглавить такой профессиональный союз, который смог бы проводить чемпионат. Он был бы продуктом. Это была мечта Румаса.
- Назовите главную причину, почему канала сейчас нет?
– Одна из главных причин в том, что рынок рекламы у нас съежившийся. Был создан канал «Беларусь 5», и его создатели, держатели, продюсеры увидели опасность в том, что другой канал может забрать деньги. С тем подходом, почему нас закрыли, пятый канал никогда не станет «Матч ТВ».
- Испугались конкуренции?
– Да.
* * *
- Как считаете, «Белыя крылы» окончательно заглохли?
– В этом направлении нужна постоянная работа. Как ты лодку назовешь, так она и поплывет. Действия показали, что схема – рабочая. Но этим нужно заниматься, вдохнуть в паруса свежий воздух. Нужно ласкать целевую аудиторию, постоянно говорить, что вы нам нужны, и объяснять, что «Белыя крылы» – это наше общее. Есть инструментарий, прописные истины маркетинга, но этого мало. Нужна еще душа и воля, чтобы это росло.
- Этот проект сейчас нужен АБФФ?
– Не знаю. Я полгода там не работал. Не был в Доме футбола месяца три. Не знаю, чем там дышат. Я с августа вообще не общался с Сергеем Николаевичем.
- А если отталкиваться от текущих проектов?
– Я не слежу. Я был так погружен своей работой, мне было так интересно, что не видел ничего вокруг.
- В любом случае вы своими идеями пустили волну по федерационному болотцу. При наличии хорошего ресурса можно было вывести футбол на новый уровень?
– Конечно. Я реально вижу, что футбол у нас можно сделать таким, как в Польше. Да, там есть стадионы после чемпионата Европы, но даже в наших условиях можно начать движение вперед. Я недавно ездил в гости к Андрею Ковалеву (тренирует команду в Гданьске – Tribuna.com), посмотрел, какой там хоккей, однако меня в Польше впечатлил футбол. Я просто упал от того, какой там интерес к нему. Офигенно! Нам и не снилось, но и это можно создать.
– После ваших интервью и выступлений часто появлялись комментариев в духе: «Много говорит и предлагает, но что на выходе?» Может, проблема реально в Бережкове?
– Тарас, скажите честно, от кого исходила инициатива интервью?
- От нас.
– Я напрашивался?
- Нет.
– Перед этим я отказывал вам в интервью. И так говорю в ста случаях. Из ста одного. Я разговариваю, потому что доверяю. Но каждый третий комментарий будет: «Балабол! Хватит п…..ь. Иди работай, летун!» К сожалению, моя последняя трудовая биография напоминает походы летуна. Федерация футбола, канал, «Советская Белоруссия», биатлон. Колошматить начало сразу после «Прессбола». Но на каждом месте, даже на котором был немножко, я достигал какого-то результата. Такого, что я просидел и ничего не сделал, не было ни на одном месте.
- Я понял. Владимир Петрович, объясните, чем был мотивирован в «Фэйсбуке» ваш пост о государе и вьющихся у ног?
– Меня мотивировала музыка лихой атаки. Я почувствовал, что это тот самый момент, когда нужно брать баррикады. Было очень осторожное поведение. Я очень много терпел, и вот почувствовал, что после того, как было дано конкретное поручение президента правительству, это – точка, и можно идти на баррикады, брать свое, поставить ногу в дверь и сказать: «Ребята, будете еще ставить палки в колеса, то получите». Ощутил то, что можно чуть-чуть проявить силу. Но я ошибся.
- Кому было адресовано это сообщение?
– Не скажу.
- Это какие-то руководители?
– Их много. Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Он может сказать «вьющиеся у ног» – это его фраза, – а я не могу. Когда это звучит из его уст, никто не обижается. Когда говорит кто-то другой, возникает реакция: «Ка же так?! Вам не позволено так говорить!» И я признаю свою ошибку. Да, мне не позволено так говорить.
- Обидно, что так сделали?
– Нет, не обидно. И вообще я не жалею. Не принял меня Жук – и хорошо. Хорошо, что я на берегу. Дальше было бы хуже. Мой пост в «Фэйсбуке» дал сразу возможность понять, что будет дальше.
- Эта запись здорово переполошила вертикаль?
– Еще как. И у меня есть предположение, что она явился мотивом для решения Жука в СБ.
- А являлась ли она стопроцентным основанием, чтобы убрать вас из компании «Свой футбол»?
– Я не могу поставить себя на место Сергея Николаевича Румаса. Но я могу предположить, что у него просто не было другого выхода.
- Год назад, когда возник вариант сотрудничества с белорусской «Сетантой», о ее руководителе Всеволоде Майорове вы сказали: «Сева ценит дружбу, бизнес, он настоящий, ненарисованный». Ходят разговоры, что именно Майоров убедил Румаса, что Бережков на «Своем футболе» не нужен. Это правда?
– Тарас, смотрите сериал «Карточный домик». Я никогда не знаю истинных причин. Что касается того, что на поверхности, я вынужден признать свою ошибку в оценке многих людей. Это все, что я могу сказать. В жизни я много ошибался в людях. Ошибся и на этот раз.
- Для вас это было откровение?
– Это было полной неожиданностью. Я расценивал это как предательство.
- Человек теперь воспринимается совершенно иначе?
– Какой?
- Майоров.
– Сформулируйте еще раз вопрос.
- Хорошо. Есть информация, что Майоров повел себя не очень по-дружески, встретившись с председателем АБФФ и убедив его, что без Бережкова на канале можно обойтись.
– Так было на самом деле.
- Обиды на Румаса нет?
– Ни в коем случае. Я его очень хорошо понимаю. И мы с ним очень хорошо расстались. Мы фигуры разновеликие. Я не могу сказать, что я его товарищ, брат или приятель. Но этот человек будет уважаем мною до конца жизни.
- И последний вопрос о федерации. Ответьте коротко. Можно ли с нынешними сотрудниками федерации нормально развивать белорусский футбол?
– Нет.
* * *
- Владимир Петрович, когда в последний раз были на «Минск-Арене?
– Приезжал как-то из Израиля экс-глава хоккейной федерации Лев Кантарович. И мы с ним ходили на «Йокерит» и ЦСКА. Это было в начале сезона. Мне там больно находится. Я вижу, как люди меня боятся. Имею в виду тех, кто остался в клубе, и с кем у меня хорошие отношения. Я для них как черная метка. Неловко. А зачем создавать неловкость для других людей?
- Кто из хоккеистов, сотрудников всегда подойдет, поприветствует Бережкова?
– Мне очень обидно за Лешу Калюжного. По сути, у меня есть чувство вины за то, что сейчас с ним происходит. Как мне кажется, хоккеист такого масштаба, капитан сборной, интеллектуал, который мог бы сегодня стать сходу генеральным менеджером сборной и при определенных условиях построить работу, вообще не востребован. Он сегодня без работы. Мне с ним приятно общаться. Это очень интересный человек. Сильный, мыслящий. И когда он говорит, что ему нужно, наверное, уехать в Россию, все закрыли двери, я в этом тоже вижу свою вину. То письмо в мою поддержку – это из ряда вон выходящее событие.
Что такое наши спортсмены? Все думают, им бабла дали и отвалили, мол, за деньги они все скажут. В случае с письмом принималось тяжелое решение. И то, что команда письмом поддержала меня, в этом была заслуга Калюжного. Он очень долго думал, принимал не спонтанное решение, он действовал не на эмоциях, размышлял около месяца. И это было мужественное решение.
- Калюжный – мужик, с которым можно идти в разведку?
– Да, конечно. Однозначно. Это глубоко порядочный, развитый и интеллектуальный человек. Он в свое время был капризен, неудобен. Он немногим нравится. Многие его ненавидят. Наверное, из-за того, что у него есть яйца и своя позиция. И он никогда не будет конформистом, человеком, который будет лизать кому-то жопу ради того, чтобы сохранить свое подпотолочное состояние.
- За то, как «Динамо» попрощалось с Бэйленом, тоже обидно?
– Это просто вызывающе. Да, результат был в прошлом сезоне. Но есть вопрос, какой ценой он достигался? Понимаете, когда директор клуба признается, что мы влезли в бюджет следующего года, хочется спросить, а за что тогда меня посадили? Какое вы имели право влезть в бюджет следующего года? Это ваши деньги? Вы их заработали? Да и с какой целью? Что вы сделали? Я скажу парадоксальную вещь, которая многим не понравится. Она просто непопулярна. Я ценю Дуайера как тренера выше Вудкрофта. Потому что он попал в не очень хорошую ситуацию, и тот состав, который ему достался в начале сезоне, те условия – они просто кричали о том, что у вас ничего не получится. В этом сезоне невозможно было достичь результата. Это было очевидно с самого начала. Была непонятна ни идея, ни цели. Нет, цели всегда понятны: «Вперед – на танки! Любой ценой!» Но от того, что ты будешь кричать, ничего не изменится. Нужны решения, структура.
- Но удовольствие от какого сезона вы получили – от прошлого или нынешнего?
– Я в прошлом году искренне радовался за пацанов – за Павловича, Степанова. Я отдавал Вудкрофту должное в том, что он помог им раскрыться. Любо [Покович] в Павловиче не видел хоккеиста, который может созидать. Он в нем видел игрока другого плана. Я был не согласен с ним. И Любо обижался, что я Павловича всегда переподписывал первым. Вудкрофт Александра раскрыл, и этим я восхищен. Благодарен ему за то, что он, в том числе, подтвердил мою гипотезу. Я видел маленькие интересы и за них болел.
- У команды Дуайера, если ему дадут нормально поработать, а не уберут сразу, есть перспектива в плане выхода в плей-офф?
– Дуайер не сделает за нас ту работу, которыю мы должны сделать сами. Нельзя все время что-то перестраивать, идти каждый год в другую сторону. Нужно выбрать один путь и следовать ему. Если мы сделали в 2014 году дорожную карту, которая была согласована, значит, нужно было ей следовать, независимо от того, посадили Бережкова или нет. Был план, но посадили менеджеров, и решили, если они преступники, значит, карта говно. Но вы же ее сами утвердили. У нас было пять молодежных команд в структуре и план через 3-4 года отказаться от легионеров.
- Что сейчас с вашей дорожной картой?
– Все – забыли. Когда будет план развития, когда поймут, что это отрасль, а не игрушка, тогда все будет. А так ни Дуайер, ни Вудкрофт не помогут. Никто не поможет. Ни один волшебник в голубом вертолете с любым именем. Вы ему заплатите денег, а он прилетит и расскажет сказки. Дуайер свою работу делает профессионально. Он сделал максимально из того, что мог. Больше не мог. Но кого вы и для чего подписали? Зачем вы подписываете Осипова? Вам забивать нужно или обороняться? Вы подписали лучшего в мире вратаря, херанули половину бюджета команды. Зачем?
- Какой самый сочный момент из дорожной карты обязательно нужно взять на вооружение и работать над ним?
– Самый сочный момент – это построение, структура, согласной которой, «Динамо» является вершиной пирамиды, а все остальное, коль находится в архитектуре бюджетной, все на господдержке, должно быть в одной системе, в пирамиде. Кончайте торговаться по переходам, сколько стоит тот или этот. И любой хоккеист, независимо от того, где он воспитан, должен иметь шанс. Он выращен на бюджетных дрожжах. И «Динамо» со своим бюджетом должно помогать содержать команды. Еще раз говорю, у нас было пять команд. Но дело в том, что хоккей интегрирован в общую спортивную систему, а ее сейчас колбасит так, как никакую другую. Опять эксперименты. В советские временна были спортивные общества «Буревестник», «Урожай», а сейчас собрали все в кучу в БФСО. Профсоюзных команд нет, конкуренции на нижнем звене нет. Уничтожили спорткомитеты, присоединив к минобразованию. Какое отношение имеет массовый спорт к спорту высших достижений? А «Золотая шайба»? Большое спасибо президентскому спортивному клубу за то, что ее возродили. Но в чем она заключается? В том, чтобы мальчишки играли весь сезон. А почему финал в декабре? В чем смысл? И так везде. И никто не смеет возразить. Любое возражение – удар по жопе.
- Курилец говорит, что никто не хочет идти работать в «Динамо» спортивным директором из-за того, что якобы нет денег. Это проблема указов?
- Проблема законодательства. Знаете, я бы не хотел комментировать всего, что говорит Курилец. Я отношусь к нему с уважением, и все мои слова будут представлены как обида на все. Это не так. На Курильца я не обижен. И говорить что-либо по этому поводу не хочу.
- Вы опять без работы. Что теперь?
– Не знаю. Я был не готов. Мы с вами долго говорим. Я должен был бы быть в это время на работе. Других планов не было. Сегодня-завтра буду заниматься дочкой, но мне нужно возвращать долги. Я не могу себе сказать, что похожу, подумаю, поищу. Буду очень рьяно искать место, где смогу заработать.
- Вы рассматриваете вариант вернуться в «Прессбол» на должность главного редактора?
– Нет. Никогда не говори никогда, но в данной ситуации это было бы высшим проявлением жлобства в отношении Сергея Кайко.
- Тогда, какая работа вас интересует?
– Не знаю. Я и в мыслях не мог представить, что окажусь в «СБ». Сказали бы мне, я бы посмеялся. А вышло так, что мне там было так здорово, я так увлекся...
