В СИЗО Витебска могли избить за растяжку, колония Бабарико – худшая для «первоходов». Как футбольный статистик отсидел свое после выборов

Артему Хващевскому 31 год. После задержания на случившемся после президентских выборов в Беларуси митинге 19 декабря 2010 года уехал в Польшу, где и обосновался. Во Вроцлаве Хващевский окончил академию физвоспитания, параллельно играл в польском «миноре», работал тренером. После травмы закончил с этим и занялся футбольной аналитикой по польской Экстракласе в компании Instat.

Летом 2020 года вместе с другом Артемом Савчуком Хващевский приехал в Беларусь на свадьбу одноклассника. 17 августа, на следующий день после первого большого марша, обоих задержали, а впоследствии обвинили в организации массовых беспорядков (впоследствии – только в участии в них). По результатам суда Савчук получил четыре года колонии, а Хващевский – один год. С учетом пересчета срока (день в СИЗО засчитывали за полтора дня в колонии) 3 августа 2021-го Хващевский вышел на свободу.

Как бывший политзек возвращается к полноценной жизни и что он пережил в беларусской неволе? Хващевский согласился рассказать про спорт, ограничения и пытки за решеткой.

***

- Месяца три назад я вернулся в Польшу и почти сразу же стал работать в Instat, как и раньше – только подождал, пока закончится перерыв на сборные. Все нормально. Такое ощущение, будто ничего и не было :). Кажется, будто съездил в отпуск. Вроцлав очень изменился за год. Там постоянно строят что-то новое, ремонтируют дороги.

В Польше наконец встретился с женой. У нее была виза в Беларусь, но мы все – и она сама, и я, и мои родители – не хотели, чтобы жена приезжала в страну. Мало ли что могло случиться. Да и смысла не было в ее приезде. Свидание было не так легко получить, да и она не так хорошо знает русский, а общаться на польском нам бы не дали.

Артем Хващевский в зале суда, январь 2021 года.

Мне самому только после приговора дали увидеться с мамой и братом, еще в СИЗО. А в колонии я и не подавал заявление на свидание. Знал, что его добиться непросто, да и все равно должен был скоро выходить.

Жена говорит, у нее были страхи насчет того, каким вернусь из колонии. Мол, там же своя культура, так что непонятно, что бы я мог оттуда принести. Но вроде все нормально :). Тюремная культура в том виде, как ее знают по сериалам, в Беларуси вымирает, так что мне она особо не мешала. Думаю, если бы попал туда лет десять назад, такая культура действительно оставила бы во мне след.

«В витебском СИЗО тебя не воспринимали как человека»

- В самом начале находился под следствием на Володарского, а потом попал в тюрьму в Жодино. Когда там оказался, сразу почувствовал сильную разницу в отношении сотрудников к нам, оно ухудшилось. Тогда еще пару дней стояли дикие морозы, и мы спали в куртках. Описывал это в письмах близким, и они дошли, что меня удивило. Еще писал про тараканов, что бегали по камере в Жодино, мы их травили. Думал, не получится от них избавиться, но все вышло хорошо. У кого-то из сокамерников был яд от тараканов в форме мела, мы обрисовали все в камере, что могли, потом зажигали спички и огнем выгоняли тараканов.

Хотя Жодино – это еще не самое жесткое место. Просто оно неприятно удивило по сравнению с Володаркой, где сотрудники относятся к тебе более цивилизованно, интеллигентно. Плюс в Жодино камеры другие, там грязь, холод. Вначале было тяжело, а потом адаптировался. Тем более что хорошая компания очень много решает. У нас в камере сидело много политических, поэтому было весело. Постоянно общались, устраивали какие-то игры, много читали.

Потом оказалось, что есть место похуже Жодино – СИЗО в Витебске. Вот там действительно жестко. Этап в мою колонию шел через это СИЗО, так что я провел там девять суток. В Витебске очень плохой режим. Во всех СИЗО не положено спать днем, но если ты заснешь в витебском СИЗО – получишь нарушение. За это тебя могут вывести из камеры и поставить на растяжку, могут и побить. Будешь заниматься спортом – значит, склонен к побегу. Могут в этом обвинить, даже если просто будешь стоять около окна.

А еще сотрудники устраивают какие-то пытки. Например, как только ты проснулся утром, нужно обязательно скрутить матрасы и положить их на определенную нару. То есть на своей наре ты уже не посидишь, без матрасов сидеть неудобно. Люди слушаются, потому что если начнешь права качать, то, например, выведут всех из камеры с матрасами в руках и заставят бегать на корточках по коридору – и все, больше ты не захочешь с ними спорить.

На Володарке сотрудники нас особо не трогали. А в витебском СИЗО тебя уже не воспринимали как человека. Один человек на прогулке занимался растяжкой, надзиратель, женщина, сказала ему: «Прекрати это делать». Он в ответ: «А что я такого делаю?». Продолжил заниматься. Так она позвала других сотрудников, его вывели, поставили на растяжку и применили физическое насилие. Сложно объяснить, как там относятся к людям, это нужно видеть и чувствовать.

«Если сотрудники на тебя нацелились – тебе конец»

- Моей колонией была ИК-1 [в Новополоцке, где отбывает свой срок один из фаворитов предвыборной гонки-2020 Виктор Бабарико]. Там самый плохой режим для «первоходов». Во многом это выражается в отношении сотрудников: живешь строго по режиму, нельзя сделать шаг ни влево, ни вправо. В других колониях у заключенных может быть своя культура, но здесь все подчиняются сотрудникам колонии и оказывают им содействие.

У заключенных почти нет прав. Если начнешь что-то доказывать, тебя быстро поставят на место. Политическим заключенным там сложнее, чем в других колониях – например, нам можно было переписываться только с близкими родственниками. Прямо сказали, что буду получать письма только от тех родственников, которых указал в заявлении после этапа в колонию, причем они еще должны были подтвердить, что они – мои родные. В других ИК политическим без проблем разрешают видеозвонки родственникам, но у нас не было такой возможности. Давали только обычные звонки, и то это было очень редко: за три месяца мне удалось позвонить родным только дважды. Обычные заключенные ходят на звонки с отрядником, а мы как «экстремисты» ходили с оперативником, когда у него было время. Времени у него, понятно, почти не было, поэтому звонки нам доставались редко. При этом обычные заключенные ходят звонить три-четыре раза в месяц, у них есть видеозвонки, да и с переписками никаких проблем. 

Если сотрудники колонии на тебя нацелились – тебе конец. Найдут, как к тебе придраться. Могут прийти, например, и проверить тумбочку, чтобы там все лежало так, как надо по режиму: одна тетрадка, одна ручка, три конверта и т. д. Повесить на человека нарушение – вообще не проблема. Если уж совсем не к чему придраться, могут заявить, что не поздоровался с сотрудником, а ты можешь вообще не знать, о какой ситуации речь.

Изначально всем политическим вешали по нарушению. Когда еще был в карантине, нужно было делать опись вещей. Когда ее стали проверять, оказалось, что у всех политических что-то в описи не сходится. У меня на самом деле там были недочеты, но, по сути, что тут такого? Можно же в первый раз сделать предупреждение, но повесили нарушение. У одного парня было с собой полторы тысячи сигарет, и их количество не сошлось с тем, что он указал в описи. Все пересчитали и в итоге сразу посадили его за это нарушение в ШИЗО. Понятно, что дело не в сигаретах, а в его статье.

Мне было легче, чем остальным. Попал в колонию за три месяца до окончания срока и понимал, что вот-вот выйду, смирился со всем. В июне к тому же ввели пересчет. Правда, у суда ушло месяца два на то, чтобы сообщить мне новую дату освобождения, но морально мне все равно было легче.

«Заменял гантели пакетами с сахаром или содой килограммов по 15»

- В местах заключения все по режиму. Встаешь и ложишься в одно время, ешь в одно время. Заняться особо нечем, поэтому выбираешь для себя физические нагрузки. Если раньше ты за собой не следил, то можешь выйти из колонии в лучшей форме, чем был. Хотя, когда ты еще в СИЗО, могут выскочить проблемы со здоровьем – ухудшается зрение, плохой воздух, потому что много людей заперты в четырех стенах.

Старался поддерживать форму, хотя временами это не давали делать. В СИЗО на Володарского, прямо в камере, делал отжимания и приседания, другие упражнения, для которых не надо много места. Заменял гантели пакетами с сахаром или содой килограммов по 15, бутылками с водой – много чего можно придумать. Встречал людей, которые в заключении уже долгое время, и они показывали, как можно в камере заниматься. В тренажерке я и сам знаю, как себя нагрузить, а здесь мне подсказали новые упражнения для тюремных условий.

В моей колонии была площадка для тенниса и для волейбола, а в других ИК люди играют и в футбол, и в баскетбол. Есть еще и тренажерка на улице, но в нашей колонии было просто нереально получить разрешение там заниматься, тем более политическим. При каждом бараке есть воркаут-площадка с турниками и брусьями, после вечерней проверки туда ходили многие ребята. На что тратить свободное время, если не на спорт? На общение друг с другом, чтение, написание писем и на то, чтобы кушать свою еду :). Но в той колонии, где я был, свободного времени было очень мало. Много времени уходит на утренние и вечерние проверки и на выход на промзону (работу – прим.). Я ходил туда пять дней в неделю, был уборщиком территории промзоны. Некоторые политические ходят и по шесть дней. А обычные заключенные работают там по два-три дня.

Читать в колонии мог только то, что брал у других. Возможности записаться в библиотеку не было. Отряду для этого назначалось конкретное время, в понедельник около 10 утра, а в это время мы были на промзоне. Оттуда тебя не выведут, чтобы записаться. Если ты не политический, ты работаешь не так часто. Можно было заболеть и лечь в больничку, а потом выскочить оттуда в нужное время в библиотеку и записаться. Но там работал библиотекарь, который не очень любил политических. Читал в июле и августе «Прессбол», следил за чемпионатом Европы. Только через газету и мог это делать, потому что телевизор нам разрешалось смотреть по графику, на который мы не всегда попадали, да и времени на телевизор не было. По выходным там в основном смотрят видеоклипы, потому что в той колонии в будние канал с музыкой блокируют. Странно, но в колонии людей начинает тянуть к музыке.

Не считал, сколько получил писем. До декабря прошлого года все приходило нормально, потом начались задержки. На Володарке было мало цензоров, некоторые из них болели. Потом, когда меня перевели в жодинскую тюрьму, задержки стали еще больше, некоторые письма доходили вообще через пять недель после написания, переписки обрывались. Ну а в колонии, как уже сказал, мог писать только родственникам. Думаю, получил в итоге больше ста писем, еще было много открыток, штук пятьдесят. Тяжело общаться с человеком, когда получаешь от него письмо, написанное месяц назад. Но письма – это очень сильная поддержка. Наверное, поэтому система и препятствует тому, чтобы люди получали все, что им пишут. При этом временами на волю от меня доходили такие письма, которые, казалось бы, не должны были пройти цензуру. Например, проходили шутки, которые описывали то, что происходит в камере, отношение сотрудников к нам.

«Отыгрываюсь в футболе за время, проведенное в тюрьме»

- Не сказал бы, что колония меня сильно изменила. Думаю, стал по-другому относиться к свободному времени. Когда понимаешь, что у тебя нет возможности заняться чем-то, чем бы мог заняться на воле, начинаешь это дело больше ценить. А еще больше ценишь простые вещи. Раз в неделю у тебя душ, и ты после него просто кайфуешь – вау, я чистый! Но лишь раз в неделю. На воле у тебя каждый день есть возможность принимать душ, но ты этого не замечаешь. Или можешь неделю не пить кофе, а потом выпьешь чашку – и офигеваешь от того, как тебе классно. Так что научился замечать больше мелочей.

Скучал ли по футболу? Я обычно редко смотрю матчи, потому что работа с ними связана, и мне этого достаточно. Больше люблю играть в футбол, и вот по этому очень скучал, очень не хватало матчей. Даже ждал, пока попаду в колонию, чтобы поиграть в футбол, но в итоге оказался в колонии без футбольного поля. Так что сейчас отыгрываюсь в футболе за время, проведенное за решеткой. У нас есть своя компания, и мы собираемся вместе на игры.

Самое тяжелое за время заключения – то, что не мог нормально общаться с родными и близкими, особенно с женой. Раньше она не так хорошо знала русский, и ей пришлось его учить, чтобы писать мне письма. Жене даже с онлайн-переводчиком было сложно писать по-русски, а мне приходилось думать, как так ей написать, чтобы она меня поняла. Старался писать простыми предложениями. Плюс еще ведь есть цензура, это тоже приходилось учитывать.

Особо не слежу сейчас за польскими новостями, скорее, читаю беларусские ресурсы, блогеров. Интересно, что происходит в стране. Мне совершенно не понятна ситуация на [беларусско-польской] границе, не знаю, зачем и почему все это происходит, стараюсь абстрагироваться от таких новостей. Пробыл в заключении год, поэтому хочется отойти от новостей про [политическую] ситуацию, жить чем-то другим. Хотя все равно переживаю и за страну, и за ребят, которые остались в тюрьме.

Кризис в стране только усугубляется, не знаю, чем это закончится. Может, народ настолько запугают, что люди будут боятся хоть как-то выражать протест. Все в любом случае закончится, но когда это случится и сколько еще людей пострадает – непонятно.

Фото: БелаПАН, spring96.org, архив героя