«Полицейские неплохо нас забрасывали газовыми гранатами». Крутейший спортивный фотограф
Роман Мун поговорил с одним из лучших спортивных фотографов мира.
Роман Мун поговорил с одним из лучших спортивных фотографов мира.
Владимир Песня когда-то писал тексты в «Спорт-Экспрессе», а потом стал одним из лучших спортивных (и не только) фотографов России. В феврале этого года Песня выиграл World Press Photo – самую престижную фотожурналистскую премию мира – за съемки любительского хоккея в Нижегородской области. Роман Мун пообщался с Владимиром о фотографии, путешествиях и его благотворительной деятельности.
– В «Спорт-Экспресс» я пришел просто с улицы. По-моему, там был объявлен набор, можно было прийти и сказать: «Я хочу у вас работать». Профессиональные рамки были очень жесткие, но атмосфера была очень дружеская. Может, время было такое. Или мне повезло, я не замечал. Но конфликтов в газете не было вообще.
По-моему, я работал в лучшем отделе – отделе информации. Работал с величайшими журналистами – Сергеем Родиченко, Львом Россошиком, Ольгой Линде, Еленой Вайцеховской, с которой сидел стол в стол. Изначально я был корреспондентом отдела информации, постепенно выработалась специализация – волейбол. Мой первый репортаж с волейбола не получился, его жестко раскритиковали. Я стал работать над собой, дошел до того, что волейбол стал моим любимым видом. Еще в моей компетенции были велоспорт и лыжи.
Потом я дорос до заместителя начальника отдела информации. Но был им очень недолго, потому что родился «Спорт-Экспресс Интернет». Мне было безумно интересно, и я туда напросился. После ухода Александра Зильберта (бывшего главного редактора «СЭ Интернет» – Sports.ru) в «Советский Спорт» я некоторое время руководил и редакцией. Но очень недолго. Там уже начались процессы, которые привели к нынешней ситуации.
В 2002 году я ушел из «Спорт-Экспресса». По финансовым причинам, причем не из-за своей зарплаты, а из-за зарплат подчиненных, которые никак не удавалось поднять, несмотря на обещания.
- Вы застали пик популярности газеты? Сколько людей тогда ее читало?
– Да, думаю, он пришелся как раз на рубеж девяностых и нулевых. Помню, что бумажный тираж – то, что официально печаталось в Москве, плюс допечатки в других городах – был около миллиона. Помню еще, что просмотры в интернете были какие-то феноменальные. «Спорт-Экспресс Интернет» боролся за популярность не столько в спортивном сегменте, сколько вообще в новостном, с порталами и агрегаторами типа Rambler.
- Как вам работалось с Игорем Рабинером?
– Дружелюбный, доброжелательный. Но мне всегда казалось, что он очень многословный для газетного автора. С другой стороны, тогда такие тексты были вполне востребованы. Но некий редакторский зуд иногда мне зудел: если б я был его редактором, то подсократил. Но я не был его редактором. Может, к счастью.
- Как вам работалось с Александром Беленьким?
– Талантливый человек, очень мне нравился. Очень эмоциональный, что совершенно нормально.
Раза два я писал в «СЭ» тексты, которые были подписаны «Александр Беленький». Много лет уже прошло, наверное, секрет можно раскрыть. У нас считалось, что когда спецкор отправляется на какое-то крупное событие за рубеж, все тексты должны подписываться им. Но времена были немного другие, другой технологический цикл у газет. Человек летит скажем, на боксерский матч Холифилд – Тайсон. В газете уже должен выйти текст с предматчевым раскладом. А этот расклад журналист получить еще не мог, потому что информация – в агентствах, на сайтах – появлялась, когда он уже летел. Соответственно текст готовил дежурный по отделу. Пару раз это был я. Я писал текст, который подписывался спецкором Беленьким.
Правила игры были такие, тут никаких обид. Все понимали, что нам престижно, если журналист-звезда будет вести репортаж с самого начала и до конца.
Фотография, инстаграм, опасность
- Как вы решили уйти из автора текстов в фотографы?
– Я фотографировал с детства: папа дал камеру, научил проявлять, печатать. Но это долго было любительством. В «СЭ» я насмотрелся на то, как работают величайшие мастера спортивной фотографии – Александр Федоров, Александр Вильф, Григорий Филиппов и другие. Плюс в отделе я добровольно взял на себя функцию подбора снимков из мировых агентств. Примеров хороших съемок всегда было много.
Однажды был большой футбол, а я шел на соревнования по водной «Формуле-1». Начальник фотослужбы вручил мне мыльницу и сказал: «Некому с тобой пойти, сам сфотографируй победителя». Я отодвинул мыльницу, говорю: «У меня «Зенит» есть». Решил, что надо хорошо сделать не только победителя, отснял соревнования. Принес снимки в газету, тогда еще пленка была. И с тех пор так пошло, что со мной перестали посылать фотографа. Перелом случился на командировке в Гавану, мы туда поехали на Мировую лигу по волейболу. Я поехал как пишущий журналист, со мной был фотограф Сергей Киврин. Гуляли по Гаване, там я понял, что визуальный взгляд на мир мне ближе. Надо что-то делать, чтобы переходить. И в 2005 году я полностью переквалифицировался в фотографа.
- Как вам в Гаване?
– Меня спрашивают, куда поехать фотографировать городскую жизнь. Есть города, дружелюбные к фотографам. Гавана – один из них. Конечно, местные жители в последние годы хотят на этом зарабатывать и просят денег. Но можно фотографировать незаметно, обходиться без фотодолларов. Город красив огромным количеством сюжетов, возникающих на улице. Чернокожие грузчики в порту муку грузят – безумное зрелище. Архитектура, свет потрясающий. Все возникает вокруг тебя, там хорошо учиться снимать уличную фотографию.
Еще там достаточно дешево, только не для местных, для туристов. Ну как дешево. Автомобиль там купить дорого. Помню, что «Жигули» в начале 2000-х там стоили в три раза дороже, чем в России. С другой стороны, бутылка рома стоила в пять раз дешевле. Не каждому кубинцу нужны «Жигули», а бутылка рома у него есть.
- Что вы думаете о культуре любительских фото? Инстаграм и все остальное.
– Инстаграм – нормально. У меня он у самого есть. Я вообще приветствую любые технологические прорывы, потому что они позволяют приходить в фотографию людям, которые, может быть, раньше не занялись этим в силу технологических сложностей – химия, проявка. В инстаграме можно найти великую картинку. Просто там мусора больше.
- Вижу в вашем инстаграме отличное фото с матча Россия – Гана. Сложно поймать такой момент?
– Это не главное в нашей работе. Главное ловить не вообще моменты, а что-то ключевое. Для меня вся спортивная съемка – искусство предугадывания. Я стараюсь изучать, как все происходит: правила, перемещения, личные особенности игроков. Когда снимаешь футбол, нет времени реагировать. Если ты реагируешь, это уже задержка, ты снимаешь позже. Полсекунды и уже не тот кадр.
В данном случае ход мысли примерно такой: тут идет контакт игроков, есть большой шанс, что один окажется на земле, будет жесткий удар. Поэтому снимается с упреждением. Чаще ничего не происходит, а иногда бывают такие предельные моменты.
- Смартфоны и инстаграм снижают вашу профессиональную ценность?
– Конечно, очевидно, что многим изданиям уже неинтересно содержать штат высокооплачиваемых специалистов с дорогой аппаратурой. Можно набрать иллюстраций рамках гражданской журналистики, в соцсетях.
Но хорошая фотография остается штучным товаром. В плане техники, понимания, глубины проникновения в суть событий. Классический пример – когда недавно бейсбольные «Чикаго Кабс» стали чемпионами впервые за 108 лет. Две обложки: «Чикаго Трибьюн» и «Чикаго Сан-Таймс». «Трибьюн», которая сохранила штат фотографов, выходит с обложкой года.
«Сан-Таймс» уволила своих фотографов, она пошла по пути получения фотографий из фотобанков. Она выходит с мусорной картинкой, взятой в AP.
Штука в том, что пока существуют издания, заинтересованные в сохранении своего лица и стиля, спрос на услуги фотографов высокого класса не пропадет.
- Человек хочет фотографировать профессионально и этим зарабатывать. Вы будете его отговаривать?
– Отговаривать не стал бы, но рассказал бы про все сложности. Рынок профессиональных фотографов не то что схлопнулся... Просто в силу технологической доступности стало больше людей, которые могут на этом рынке работать. Получается, что зарабатывать хорошие деньги этой профессией невозможно почти нигде – ни у нас, ни за границей, где доходы фотографов повыше, но не настолько, чтобы это было заметно. Фотографией хорошо зарабатывают фотохудожники. И то только те, кто попадает в цепкие кураторские руки, попадают в каталоги выставок, аукционов.
Заработать на дорогую машину фотожурналистикой невозможно. Просто потому что даже если вы начинаете зарабатывать, вы тратите на фотоаппаратуру. Конечно, легче работать в издании, которое обеспечивает тебя аппаратурой, но вот мне все равно не хватает стандартного комплекта, приходится тратить деньги. Зарплаты? Ученик бухгалтера, только выпустившийся из института, получает примерно как фотограф ведущего агентства.
Но если человеку интересно, у него горят глаза, ему просто надо понять, что для заработка нужно искать дополнительные источники. А этим заниматься как призванием.
- Чем фото лучше текста?
– Если мы говорим о журналистике, то это два разных подхода, они не исключают друг друга, а дополняют. Могу для себя сказать, почему мне интереснее визуальная журналистика. Это соответствует духу времени, потому что мы все быстрее и быстрее живем.
Вот одна картинка. Чтобы ее посмотреть и понять в общих чертах, что происходит, достаточно доли секунды. Текст – вещь последовательная. Нужен заход, завязка, развязка. Нужно время на осмысление. Фотография работает быстрее. Но чтобы она так работала, нужно, наверное, больше подготовительной работы, больше раздумий. Во время работы с текстом многое возникает в процессе написания. В фотографии такой возможности нет. Ты должен сделать щелчок сейчас, не раньше и не позже. Это такой спорт.
- Вы работали на протестных акциях. Вы там просто ходите и снимаете, не задумываясь, что может по голове прилететь?
– Изначально, конечно, задумываешься. И есть рекомендации по безопасности: не вести себя вызывающе, не махать руками. А вот защитная экипировка типа каски – я считаю, в наших условиях это даже вредно. Но когда я был на последнем Евро и снимал беспорядки, которые английские фанаты устраивали в Лилле, то жалел, что противогаза нет. Французские полицейские неплохо нас забрасывали газовыми гранатами. Когда начинаешь снимать, просто не остается времени, чтобы подумать, что ты можешь в лоб получить. Ищешь только кадр и позицию, откуда он будет хорошо выглядеть. Конечно, в рамках разумного.
- Марсельские погромы видели?
– Нет, мне достался только Лилль. Я снимал матч Словакия – Уэльс. Мне хватило того, как английские болельщики методично разрушали центр Лилля. У меня от них уже давно крайне негативное ощущение. Известно же, что хулиганизм, который у них был, на стадионах практически ликвидирован. На стадионе они ведут себя как зайки. Но после матчей они ведут себя отвратительно. Они оккупируют все близлежащие пабы, напиваются до поросячьего визга, мусорят, задевают окружающих.
Многие удивлялись, почему наших наказывают, а английских – нет. Потому что когда болельщики уходят со стадиона, то уходят из юрисдикции УЕФА и попадают в юрисдикцию полиции. Полиция, конечно, их арестовывала и газом поливала, но наши, к сожалению, этой хитрой тактики не понимали и выплескивали активность и на стадионе.
- Когда последний раз на работе вы чувствовали опасность?
– Пожалуй, единственный раз за последние годы – когда был теракт во Франции в прошлом году. Когда была стрельба и освобождение заложников, я был в Бордо в командировке на фигурном катании. Соревнования отменили, на следующий день я поехал в Париж снимать последствия. Было практически безопасно, но был момент, когда я зашел в кальянную. И это не как у нас в кальянной сидят хипстеры. Там были серьезные мусульманские люди. Но оказалось, что эти люди совершенно нормальные. Разрешили себя сфотографировать. Плакали, когда слушали речь Олланда про то, что против нас война. На следующий вечер кто-то то ли в шутку, то ли что, взорвал петарды в толпе. Первая мысль: ну, началось. Но в итоге все было спокойно.
Первые ощущения в Париже – это растерянность. Не у меня – у окружающих. Такая вещь – и в центре одного из самых спокойных городов мира. Но именно после этой встречи с парижанами-мусульманами, плачущими под речь Олланда, я в очередной раз убедился, что терроризм – штука, у которой нет ни национальности, ни религии, только деструктивная цель. Что большинство людей – люди. Они против этого, вне зависимости от конфессиональных и национальных особенностей.
- Были еще тяжелые поездки?
– Я, как и все фотографы агентства, подписал бумагу о возможности работать в горячих точках. Но не доводилось. Раньше, в 90-е, в Москве хватало всяких событий. Два путча – те еще события. Я, правда, в них участвовал не как фотограф, просто как житель города, еще студентом тогда был. В дни первого путча я возвращался на поезде из Польши. Польские женщины на каждой станции подходили и уговаривали всех не ехать. Просили остаться, говорили: «У вас там танки на улице». Совали людям прямо в окна вагонов какие-то пакеты с едой.
Помню, я увлекался тогда руферством и водил съемочные группы BBC и других каналов на крыши ближайших домов, чтобы они могли оттуда снимать.
- У вас много знакомых военных фотографов? Что их тянет на войну?
– Я не знаю людей, которым бы это нравилось. У меня есть знакомые, которые снимают потрясающие вещи на войне. Например, наш фотограф Валерий Мельников. Он не военный фотограф, но он и на войне проникает в суть событий. Он работал в Сирии, на Донбассе, много где.
Я не думаю, что им это дело нравится. Но это невозможно не делать, потому что войны быть не должно. Нас убеждают, что всем биологическим видам свойственна борьба за выживание и человек не исключение. Но я как раз считаю, что человек потому и человек, что он не во всем животное. Я считаю, война – неестественное состояние для людей. Я думаю, что ребята солидарны со мной и пытаются показать войну как ужас.
Никто не считает, что это нечто красивое, что это геройство. Просто это одна из тех вещей, которые происходят, о которых надо говорить, чтобы люди… Фотография переносит нас ближе. Ты смотришь на бегущую из пожара женщину, понимаешь, что она прямо на тебя бежит. Мгновение остановлено, ты можешь рассмотреть его в деталях и понять больший ужас происходящего, чем на картинке выпуска новостей CNN.
Путешествия
- Сколько стран вы посетили?
– Что-то около 50.
- Назовите три любимых места на планете.
– Таллин, Токио и Прага.
- Чем так хорош Таллин?
– Это был первый европейский город, который я увидел. Еще в советское время он уже был немного загадочный для жителей остальной части СССР, уже тогда был немножко Европой. Мне было 15 лет, многие вещи не то что шокировали, но определили мои стандарты поведения. Не мусорить на улице, вежливо общаться с людьми. Когда я случайно в троллейбусе въехал локтем в живот какому-то местному жителю, в ужасе думал о том, что мне эстонский дядька сейчас скажет. А он мне сказал: «Извините, пожалуйста». Я на него упал, а он просит прощения, что оказался на пути. Таллин очень добрый и уютный город. Я мог бы там жить, если бы не жил в Москве.
- Расскажите про Токио.
– Вся Япония потрясает. Ключевое слово для этой страны – взаимоуважение. На всех уровнях. Нужно отдавать себе отчет, что японцы воспитаны в других условиях, в совершенно другой культуре. Скажем, японец совершенно не может сказать «нет». Особенно иностранцу. Это надо учитывать, чтобы потом не обижаться, что тебя не туда послали. Это потому что он не знал. Но он не может сказать «я не знаю». В его системе ценностей слегка солгать – меньшее зло, чем потерять лицо, сказав «я не знаю». Это не плохо, это их черта. При этом они, например, не понимают, как можно подойти к незнакомцу на улице и попросить сигарету. Для них это другая вселенная.
В первой поездке, году в 99-м, наш самолет из-за погодных условий посадили то ли в Осаке, то ли в Нагое, хотя мы летели в Нагано. Пришлось ехать на автобусе через горы. Несколько команд ехало. Все проголодались, начали требовать еды. Устроители поездки остановились в крестьянской столовой – мы там ели неизвестно что. Приносили что-то в деревянных коробочках, на столах были газовые горелки, на них – сковородки, покрытые фольгой. Предполагалось, что содержимое деревянных коробочек надо было обжаривать и есть. В коробочках было мясо, какие-то рыбные кусочки, а еще, я подозреваю, были насекомые. Определить было невозможно, но было вкусно. Помню, нашей команде все завидовали, потому что доктор, осмотрев еду, спросил: «Пиво у вас есть?». Ему: «Есть». Он: «Нам всей команде по бутылке пива для дезинфекции». Итальянцы и американцы с завистью смотрели, как русские волейболисты пьют пиво.
- Лучший город России?
– Казань. С удовольствием бы там жил, провел там много времени, даже в советские времена там был. Город на моих глазах изменился: из достаточно провинциального, грязного, превратился в продуманный современный мегаполис. Еще для меня это пример бесконфликтного сосуществования культур – этнических, религиозных. Так, как это должно быть.
- Самое необычное место, где вы были?
– Венесуэла, наверное. Я там был дважды. Сначала при Чавесе, это 2001 год. Команда Венесуэлы по волейболу играла в Мировой лиге и попала в группу с нашей сборной. У нас был совершенно экзотический перелет с пятью пересадками.
Я там увидел выразительный контраст между тем, что я прочитал об этой стране – уровень добычи нефти, ВВП – и тем, как живет население. Думаю, это не связано с Чавесом. Просто я так заметил, чем ближе к экватору страна, тем ленивее в ней люди. Просто у них потребностей меньше. Им много дается от природы, им не нужно другого. Был человек, который делал какие-то экзотические инструменты. К нему привезли кучу иностранных журналистов, которые готовы были платить ему долларами. Он посмотрел, почесал пузо и говорит: «Сиеста, приходите завтра». А ехать к нему сто километров. Даже на Кубе человек в такой ситуации проявил бы коммерческую жилку. На рынке ты хочешь купить бананов, но не можешь разбудить продавца. Ему в общем-то не нужны деньги и даже не нужно продать бананы. Он просто выполняет функцию. Ему тепло и хорошо.
Второй раз я уже приехал туда, работая на РИА Новости, после Чавеса, на инаугурацию Мадуро. Тогда было другое впечатление. До этого я был в провинциальной Венесуэле, а теперь – в Каракасе. Меня потрясло сочетание трущоб и помпезных зданий в деловом центре. И ощущение Советского Союза: Мавзолей Чавеса, вся эта советская показуха. При этом Венесуэла очень красивая: озера, море, горы.
Премия, Ветлуга
- Расскажите про World Press Photo. Это самая престижная фотопремия мира?
– Если фотографов ограничить журналистами и документалистами, то да. Потому что есть, например, премия для фотохудожников. В мире журналистики – самая престижная, хоть и не самая старая.
- Что дают победителю?
– Раньше премия выглядела как глаз. Недавно был в Челябинске в гостях у четырехкратного обладателя этого «Золотого глаза» Сергея Васильева. В 80-е он четырежды побеждал в конкурсе. Сейчас награда выглядит как квадратная металлическая пластина золотистого цвета, хаотично пробитая какими-то дырками. Это то ли звездное небо символизирует, то ли что-то еще. На ней выбито твое имя.
Денежной награды нет, она есть только за основной Гран-при. Причем это даже не денежная награда, а грант. Победитель получает от спонсоров, Canon, определенное фотооборудование и грант на следующий проект. Об этой сумме он потом должен отчитаться.
- Расскажите, что за история за этими снимками.
– Надо начать с человека по имени Дмитрий Крюков, с которым я познакомился в «Спорт-Экспресс Интернет». Потом наши пути разошлись, он ушел из журналистики, зато остался блогером на Sports.ru, пишет про необычные виды спорта. И мы продолжаем общаться.
Он набрел на тему любительского хоккея в России. Я заинтересовался этой темой. Люди играют на открытом в воздухе в минус 20. На площадках, по правилам, все серьезно, только бесплатно. В странствиях он набрел на городок Ветлуга в Нижегородской области. Побывал там, написал на Sports.ru очень интересную заметку, я прочитал и сказал ему: «Дима, ты так клево описал этих людей, я хочу туда съездить». Он познакомил меня с капитаном команды, я списался с ним, договорился, приехал в Ветлугу и провел там два дня. Все были очень дружелюбные, никто не закрывался.
Я сделал снимки, их опубликовали. Про World Press Photo я не думал. Потом был всероссийский конкурс «Точка на карте» о малых городах и селах России. Там эта история была удостоена диплома жюри. После чего я немного подумал над структурой серии, сложил ее и отправил вместе с какими-то еще репортажами на World Press Photo. Я, конечно, не ожидал, что они выиграют. Вообще об этом забыл. Гулял в этот день по Праге, там был футбол «Спарта» – «Краснодар». Тут начали звонить. Первым позвонил выдающийся фотограф Вяткин, сказал: «Поздравляю с победой» и положил трубку. Я долго не мог понять, что за победа, а потом пошли еще звонки.
- Слышал, что потом этим хоккеистам дали денег на новую коробку.
– Да, так совпало. Я наполовину в шутку, наполовину всерьез говорю, что главный результат моего приезда – хоккейная коробка. Это произошло не в связи с моим выигрышем, когда я приехал снимать, в числе прочего меня повели поговорить с главой района. И он выудил бумагу о том, что подписано финансирование строительства новой коробки. У них была старая деревянная коробка и непонятный вагончик, где они переодевались.
Понятно, что, скорее всего, это совпало. Но это так совпало с моим приездом, что команда была потрясена. Вечером они пришли ко мне с напитками и закусками. Сказали: «Восемь лет ждали этого как манны небесной, а тут ты приехал и все случилось». На днях я был в Ветлуге, посмотрел новую коробку. Уже не подгнившие доски, а красивый пластик с эмблемой ФХР.
Благотворительность
- Расскажите про благотворительный проект «Поезд надежды», в котором вы участвуете.
– Этот проект помогает родителям найти детей. Отбираются семьи, которые готовы общаться с прессой. Усыновление на самом деле дело интимное, а тут ты на виду во всем регионе, тебе приходится давать интервью и так далее. Поэтому не так много желающих попасть в проект.
В проекте есть четкая региональная направленность. Он всколыхивает регион. Когда люди узнают про этот проект, в регионе сразу кривая усыновления растет вверх. И еще это помощь местным органам опеки. Часто на местах даже люди, занимающиеся этим профессионально, не представляют все тонкости процесса. Поэтому с поездом ездят специалисты: юристы, психологи.
Проект с одной стороны благотворительный, с другой – журналистский. Он основан журналистами «Радио России», там есть программа «Детский вопрос». Они приезжают в проблемный регион, где ситуация с усыновлением хуже, чем в целом по стране. И они пытаются всколыхнуть этот регион.
Я как фотограф-волонтер был в Челябинском регионе, Иркутской области, Бурятии, Крыму, Москве и Приморье. У меня в последнее время образовалась своя роль: снимать фотографии детей для региональной и федеральной базы данных. Надо сделать им красивые портреты, потому что фотография – первое, с чем сталкиваются потенциальные родители, изучающие личное дело ребенка. Обычно личное дело – листочек или два, где перечислены диагнозы и какая-нибудь дурацкая фотокарточка, снятая на телефон против окна. Когда приезжают профессиональные фотографы, это интересный опыт для детей и для самих фотографов. Я стараюсь привлекать местных фотографов, а они потом продолжают работать с детскими домами. В базе появляются хорошие портреты, благодаря которым потенциальные родители видят не только строчку в диагнозе, а живого человека, который может ему понравиться, к которому они хотя бы приедут познакомиться.
Бывает, что снимаешь встречу каких-нибудь кандидатов в приемные родители с ребенком. На обратном пути мама делится сомнениями, она в стрессовой ситуации. А я увидел, что они подходят друг другу, что это ее ребенок. Я говорю: «Ноутбук есть?». Она: «Есть». Я: «Сейчас тебе фотокарточек запишу». Она: «Да, конечно». Выбираю лучшие фото, записываю на флешку. Мама всю ночь не спит, сидит над этими картинками, смотрит их так-сяк, может, рыдает. На следующий день она подписывает согласие. И все у них хорошо. Вот таких историй было уже несколько.
Фото: РИА Новости/Алексей Филиппов; Alexander Safonov; instagram.com/vladimir_pesnya; chicago.suntimes.com; chicagotribune.com; РИА Новости/Владимир Песня (6-10)
