Тренер, выдавленный из БГУФК после отказа поддержать Лукашенко, показал его кортежу знак победы – и провел 15 жестких суток на Окрестина и в Барановичах
Сергей Шабанов – о жести на Окрестина и в Барановичах.
Видел, как заставляли извиняться человека, плюнувшего в сотрудника госТВ.
Около 30 тысяч человек задержаны за три месяца, что прошли после президентских выборов. Причем не всех задерживали за участие в маршах и акциях протеста. По 15 суток, а то и больше, за решеткой проводили и после других ситуаций. Пример – 23-летний фитнес-тренер из Минска Сергей Шабанов. О нем вы могли слышать еще летом – тогда парень работал тренером по физподготовке в комплексе БГУФК, принес руководству заявление на отпуск, в кабинете пересекся с секретарем местного БРСМ, которая потребовала сказать, оставил ли сотрудник подпись за выдвижение кандидатом в президенты Александра Лукашенко, на что Шабанов честно ответил, что не делал этого и не планирует. Вскоре, по словам парня, руководство заявило ему, что работать в университете он больше не будет – итогом стал непродленный контракт.
Шабанов нашел себе работу буквально через дорогу от прежней. В том районе его и задержали в субботу, 30 октября – потому что показал знак victory кортежу Александра Лукашенко. А после тренера приговорили к 15 суткам ареста, которые он провел на Окрестина и в Барановичах, где столкнулся с нечеловеческими условиями. На свободу Сергей вышел 14 ноября, а через несколько дней рассказал «Трибуне» о том, как перенес самые тяжелые недели жизни.
– Район БГУФК ассоциируется с чем: с бывшей работой или с местом, где задержали?
– И с тем, и с тем. Я работаю сейчас в одном из тренажерных залов «Арена-Сити», и окна зала выходят на БГУФК – мое бывшее место работы. А параллельно с этим всегда вижу место, где меня и задержали 30 октября.
– Приключения начались у вас еще до выборов?
– Да. Мне, коротко говоря, не продлили контракт в университете за то, что я просто отказался ставить свою подпись за выдвижение кандидатом в президенты Александра Лукашенко. Я работал тренером в тренажерном зале, занимался со студентами, консультировал их, но все закончилось в конце мая – начале июня, когда увольнения еще не были мейнстримом. И все из-за того, что не захотел оставлять свой автограф в определенном документе, как меня просили. После ухода неделю отдохнул, прикинул разные варианты будущего, открыл ИП и пошел работать персональным тренером в один из частных тренажерных залов. И я был очень рад, что все так повернулось. Здесь никто тебе не указывает, что делать, как говорить. Чувствую себя максимально свободным, нахожусь в комфортной атмосфере.
– Однако о свободе на какое-то время пришлось позабыть.
– Да, на 15 суток. С одной стороны, эти две с лишним недели оказались невеселыми, с другой, даже в них можно найти позитив. Все зависит от того, как воспринимать события. С ребятами, с которыми находились в одной камере, мы в итоге сдружились, у нас есть даже чатик в мессенджере, называется «Хата 94» – это был номер нашей камеры.
– Я так понимаю, это камера в барановичской тюрьме. А изначально же вы провели какое-то время на Окрестина?
– Все именно так. Задержали меня в субботу утром, 30 октября. Я шел от «Минск-Арены» по проспекту до остановки «Университет физкультуры». Дорога была перекрыта, так как ожидался проезд кортежа Лукашенко. Естественно, автомобилисты стояли в пробке, скучали и сигналили. Я решил выразить солидарность с этими людьми и поднял руку вверх, показал знак victory. Вскоре проехал кортеж, я руку не опустил. Через 30 секунд из одного из бусов, который стоял недалеко от БГУФК, выскочили силовики без опознавательных знаков. Подскочили со спины человек пять, подхватили под руки и потянули в микроавтобус. И постоянно приговаривали: «Давай поговорим, кому и какие пальцы ты там показывал». Раз пять-семь ударили кулаком в грудь (у меня потом сводило грудные мышцы две недели). Я смотрел в глаза человеку, который бил, и спрашивал: «Тебе приятно от того, что делаешь? Кайфуешь?» Честно, мне уже было все равно, что со мной сделают. Силовики промолчали, остановились, но зато выхватили телефон и постоянно пытались моими пальцами его разблокировать. Я крутился, как мог, и за это тоже прилетело по телу. В итоге так и не разблокировали телефон.
Кстати, в Барановичах встретил человека, которого задержали практически за то же, что и меня, и в один день со мной. Он, стоя напротив водохранилища Дрозды, показал [кортежу] большой палец вниз – моментально приняли тихари. И ему, и мне дали по 15 суток. Наверное, когда едет кортеж Лукашенко, нужно спрятать руки, отвернуться или опустить глаза в землю. Может, он хочет видеть белорусов такими.
– Куда сразу после задержания повезли?
– На скорости где-то 150 км/ч домчались мы до Центрального РУВД, меньше чем за 10 минут. Я и еще пять человек сидели в кабинете и ждали, пока нас оформят. Задержанными оказались и медсестры, которых тем же утром забрали от стен какой-то больницы, они выстроились в цепочку солидарности. В итоге в моем протоколе написали так: «Оскорбительно приставал к гражданам, умышленно из хулиганских побуждений размахивал руками, демонстрировал непристойные жесты мимо проезжавшему транспорту, на замечания прекратить противоправные действия не реагировал, чем совершил действия, нарушающие общественный порядок и спокойствие граждан, выражающиеся в явном неуважении к обществу». При этом перед задержанием и во время его улица была свободная, по тротуару никто не шел. Единственная правда в протоколе в том, что написали верно адрес и время задержания – и то потому, что я сказал это на оформлении.
После этого прошло минут 15, в течение которых даже удалось пообщаться с одним из милиционеров. Вполне адекватным мужчиной оказался. А вот дежурный орал благим матом на всех, в том числе на коллег, которые ходили по помещению. Потом мы услышали, что задержанных везут сотрудники ГУБОПиКа. Вскоре мы увидели, что в РУВД завели парня плотного телосложения. Оказалось, это тот самый Алексей, который во время одного из маршей плюнул в лицо корреспонденту «Беларусь 1». Его привезли и прямо в коридоре начали избивать, мы через дверь все прекрасно слышали. Медсестры, которые были со мной в кабинете, попытались помочь Алексею, остановить кровь, но им сделать этого не позволили. Силовики вытерли мужчине лицо рукавом, поставили перед видеокамерой и заставили дать извинительное интервью, якобы он раскаивается за свой поступок.
Завели его к нам в кабинет, поставили лицом к стенке, приказали развести ноги. Для того, чтобы шире стал, ударили по ногам пару раз дубинкой. Сотрудник ГУБОПиКа обратился к этому Алексею: «А теперь давай расскажи нам всем, за что мы тебя задержали, чтобы люди не думали, что ты здесь просто так». Алексей тихо ответил, что плюнул в лицо корреспонденту. Силовику не понравилось, он заорал на мужчину и приказал сказать это громче. После этого сотрудник ГУБОПиКа повернулся к нам и сказал: «Ну вот видите, теперь все вам будет понятно». А Алексей еле стоял на ногах, дико избитый, как потом оказалось, ему сломали ребро. Когда я сидел вместе с ним в ЦИП на Окрестина, послушал, как его задерживали, и заметил множественные ожоги на теле. Оказалось, что силовики постоянно били его электрошокером. В итоге появились серьезные ожоги на пояснице, на ладонях.
В РУВД мы вместе находились до 12 часов ночи, без еды и воды. То есть воду нам позволили набрать в бутылку и разделить на всех задержанных, но при этом привели какого-то человека с белой горячкой (не политический задержанный), который пил и плевал в эту бутылку, так что можно сказать, что мы были без воды.
При этом еще в четыре часа вечера состоялся суд по моему делу. Завели в кабинет, там судья изучила документы, задала абсолютно адекватные вопросы: были ли поблизости от меня люди, приставал ли к кому-нибудь, показывал ли непристойные жесты проезжающему транспорту. На все я ответил отрицательно. При этом некоторые документы я изначально не подписывал. Когда после суда хотел в графу «согласен/не согласен» вписать свое мнение, ко мне подошел человек, приставил кулак к плечу и говорит: «Ты что, мне тут сказки будешь рассказывать? Ты обязан это подписать. Если не сделаешь, я устрою тебе тут веселую жизнь». Слова передаю примерно, а то там был слышен один мат. Что-то я подписал, а какие-то листы оставил пустыми, и силовик этого не заметил.
Далее, как уже сказал, нас в 12 ночи повезли на Окрестина в какой-то машине, где сзади клетка. Туда посадили меня и Алексея, который из-за своих габаритов не помещался. В общем, было тесно. Сначала мы поехали не в ЦИП, а на какой-то вызов, там забрали женщину, которую посадили на заднее сиденье и пристегнули. После, уже глубокой ночью, отправились в суд Центрального района за постановлением. А уже потом направились на Окрестина. На первом этаже начали досматривать мою сумку, и проверяющий все время злился, потому что в сумке было очень много вещей – аж 28 пунктов, а все пришлось переписать. Среди вещей оказалась бело-красно-белая ленточка. На меня сразу полетела куча мата: «А ну убери это говно. Если увижу это еще раз, будет тебе невесело». Но, что удивительно, не забрал, а сказал спрятать поглубже в сумку. Когда после освобождения забирал свои вещи, ленты там уже не оказалось.
– Что-нибудь разрешили взять с собой в камеру?
– Разрешили только две майки и шоколадный батончик. Было у меня еще мясо в контейнере, но на просьбу забрать его или выкинуть мне ответили: «Пусть лежит тут и гниет».
Нас оформили, завели в шестиместную камеру, где нас было и правда шестеро, так что не было тесно. В час я заснул, подъем был в шесть. И утром стало понятно, что попали мы не в самое приятное место. На кроватях сидеть нельзя, можно только на скамейках. Если хочешь поспать, то садись на лавочку, клади голову на металлический стол и спи. А еще мы научились немного обманывать охранников. Скрученный матрас, так называемая «вата», лежал на верхнем ярусе кровати, но мы опускали матрас на нижний ярус и, положив голову на него, сидя спали.
– Камера была в нормальном состоянии?
– Ремонт неплохой, многое совпало из того, что показывали по СТВ, «замечательный санаторий». Вот только матрас был скручен и лежал на кровати, а раскручивать его запрещалось. Никаких игр не давали. В первый же день нас покормили, на завтрак дали по четыре порции гречки и какие-то котлеты из рыбных потрохов. Никто их не ел, кроме того самого Алексея, о котором я говорил выше. Мы ему даже свои котлеты отдавали.
– Сколько вы пробыли на Окрестина?
– Пять суток. А в четверг, когда там день передач, утром пришел охранник со словами: «Готовимся с вещами на выход все». Мы поняли, что нас ждут автозак, собаки, дорога, а передачи так и не получим. Когда сидел в Барановичах, получил письмо, где родные и близкие рассказывали, что они приходили на Окрестина, но потом увидели семь автозаков и поняли, что нас увезли.
– За пять суток на Окрестина хоть раз выводили на прогулку?
– Нет. Не было ни прогулок, ни душа. Все эти дни мы безвылазно сидели в одном помещении. Иногда тасовали людей, чтобы, как мы потом поняли, заключенные не привыкали друг к другу. К нам подселили как-то человека, которому присудили 60 суток – по 15 за четыре марша, в которых он участвовал. К тому времени он уже немало отсидел. Тасовали людей, при этом никто не задумывался о том, что кто-то может болеть, у кого-то, например, коронавирус.
– А были в камере люди с признаками вируса?
– Да! Когда сидел в Барановичах, в нашей камере обоняние пропало у минимум трех человек, еще двое сомневались – сильные запахи чувствовали совсем немного. Плюс больше чем 10 людям просто было плохо.
***
– Перед отправлением с Окрестина вам сказали, куда перевозят?
– Да, но уже после того, как мы сели в автозаки. А в руках, кстати, были квитки об оплате за «проживание» в ЦИП. При этом срок оплаты начинался как раз с того дня, как выдали квитанцию. И плевать, что ты в тюрьме.
– Автозак был переполнен?
– В каждом из «стаканов» сидело то количество людей, на которое отсек рассчитан. Если два – значит, два человека. В этом плане все было хорошо. Но разговаривали с нами как с животными, постоянно орали, дверьми хлопали со всей силы, чтобы эхо било по ушам, посадили на пол овчарку. И вот в такой обстановке мы 2,5 часа ехали до Барановичей. При этом наш автозак буквально разваливался на ходу – дребезжал и ревел так, что мы думали, что не доедем.
Все-таки прибыли в этот город, в местную тюрьму, и увидели коридор из силовиков. Помните видео, которое сняли из автозака, когда милиционеры избивали проходящих мимо них задержанных? Вот у нас в Барановичах было практически то же самое, только нас не били. Каждый метр-два стояли силовики, были там еще и служащие внутренних войск. Они держали постоянно лаявших собак. В общем, нас встречали как настоящих преступников. Был там еще и какой-то майор с дубинкой в руках, делал вид, что хочет нас ударить. По коридору мы прошли очень быстро, практически бегом. Нас еще и подгоняли.
– Что было в тюрьме?
– Там творился лютый ужас. Нас, 63 человека, закинули в 18-местную камеру. Она, правда, была довольно широкая, с высокими потолками, и мы нормально передвигались. Сидели, общались, знакомились. Охранники каждые полчаса приходили и вызывали людей. Кто-то из-за этого пропустил обед, кто-то – ужин.
– В Барановичах силовики были более жесткими, чем на Окрестина?
– Однозначно. Хотя определенные моменты унижения людей имелись и в Минске. Например, к нам заходили в камеру и, обращаясь к Алексею, говорили: «Ну что, верблюд, думал, мы тебя на найдем? Нашли». И еще называли его «плевок».
– Как вы поместились в камере в Барановичах?
– Кто-то залез на нары, чтобы не мешать остальным, кто-то просто стоял или сидел на лавке, полу.
– Один мой друг сидел в этой тюрьме и после освобождения рассказывал, что камера там настолько древняя, что можно отслоить штукатурку и увидеть кирпичи.
– Да, это правда. Можно было пнуть в нижнюю часть стены, и от нее все отвалится. А само здание тюрьмы выглядит как какой-то средневековый замок, который я видел, путешествуя по Беларуси. Было похоже, что зданию лет 300 и его просто зафигачили краской в несколько слоев. За время, что мы там провели, стены покрылись плесенью и паутиной, стали желтыми и жутко грязными.
Нары были подварены, далеко не первой свежести. И окалина от сварки лежала прямо на полу или на самих нарах. Железные балки тоже покрыты какой-то странной краской.
– Слышал, что камеры находятся ниже уровня земли.
– Да, какое-то подвальное помещение. Окно у нас находилось очень высоко, а высота потолков – метра четыре. Мы становились на второй ярус нар и только так дотягивались до окна, чтобы немного его приоткрыть. И то оно снаружи было заварено металлическим листом с парой дырок. Лишь благодаря пробивавшемуся свету мы могли определять время суток.
– В душ вас водили?
– Да, однажды. Ходили мы под присмотром вэвэшников. Обычный душ, с горячей водой. Единственное, там было жуткое эхо, никого не было слышно, но это мелочи жизни.
– На прогулку водили?
– В тот же день. Тогда вообще все получилось феерично: душ, прогулка и время покурить – все в один день. Нам даже тогда разрешили расстелить одеяла и сидеть на кровати. Мы думали, с чем же это связано. Все поняли, когда к нам в камеру зашел какой-то милиционер с проверкой. Как обычно у нас в стране: когда приезжают проверяющие, все становится замечательно. А теперь пора задуматься: может, приказа жестить с заключенными и не было, а охранники по своей воле так себя вели? Потому что во все остальные дни дубинкой по дверям били постоянно, следили, чтобы мы на нарах не сидели.
У нас в камере один парень даже научился спать стоя. Он становился на нижний ярус, лицо клал на матрас, находившийся на верхнем ярусе, и так засыпал. Это было нечто. Но его и за это ругали, охранники кричали: «Не спи стоя».
А еще у нас был один парень – журналист с «Белсата». Мы боялись сесть неправильно, а он спокойно ложился на матрас. И ему было плевать на охранников. Ругали – ну и что. Однажды из-за него у нас забрали все матрасы. В коридоре кричали: «Отбой!», – а мы все равно продолжали общаться друг с другом. Подошел охранник, спросил, почему это мы не спим, если уже объявлен отбой. А журналист в ответ: «Мы думали, что вы сказали: «Oh, boy». Охранник разозлился, наорал на нас, забрал матрасы.
А еще нам никогда не выключали свет в камере. Сделали это лишь однажды, и то когда мы уходили мыться в душ.
– Питание, если сравнивать с Окрестина, было лучше?
– Скажем так, если бы нам дали бумагу, разницу бы не почувствовали. Абсолютно безвкусно. Единственное, порции были больше, чем в Минске. Но они как делали: завтрак в шесть утра, обед – в четыре дня, а ужин – в шесть вечера. И получается, что мы сидели голодными по 12 часов. Передачи в Барановичах предусмотрены только во вторник. Я с момента задержания больше недели не получал еды от родственников.
– Чем занимались в камере?
– В основном общались друг с другом, делились какими-то новостями. К тому же у нас в камере оказались довольно интересные личности. Был директор какого-то отдела крупной IT-компании. А еще сидел 42-летний Игорь, он был, кстати, в майке спецназа, говорил, что когда-то служил там. У него дома остались без присмотра пятеро детей. Игорь просто стоял и курил возле подъезда, подъехали силовики, заломали его, сломали плечо, разбили лицо. И вот в таком состоянии он отбывал 12 суток. А в суде, как он рассказывал, судья говорила так: «Вам государство платит такие-то дотации, пособия, для вас столько делают. Квартиры строят по 650 долларов за квадратный метр, практически даром. Поэтому, чтобы вы знали и не ходили на акции, двое суток за каждого ребенка. И еще двое, потому что скоро родится шестой». Итого – 12 суток. У него жена родила в среду, а он вышел во вторник. Как будто ждала и терпела :). Сам Игорь все это время был в реальном шоке, не понимал, почему с ним так поступили, еще и плечо сломали. А врачи приходили тогда, когда сами хотели.
Интересную историю нам рассказал и журналист с «Белсата». Когда он сидел на Окрестина, к нему не приводили врачей, хотя у него тоже была вывихнута рука, он весь срок сидел на обезболивающих. Так вот, из-за отсутствия медпомощи он решил объявить голодовку, о чем и написал на клочке туалетной бумаги. Отдал охраннику, тот сказал: «###, раз взял, нужно передать начальству». И Дмитрия реально потом свозили к врачам, сделали снимок и укол. И он рассказывал, что в больнице врачи ему подмигивали, втихаря показывали знак V и демонстрировали экраны своих телефонов, где на заставках стояли бело-красно-белые флаги.
***
– После освобождения кто вас встретил?
– Родные и близкие приехали на машине моего товарища. Выпустить меня должны были в 8:30 утра, но сделали это на час раньше. Приехал в субботу домой и отсыпался.
– Как на все случившееся отреагировали на работе?
– Все поздравляли с тем, что откинулся :). Ребята позитивные, спрашивали, как и через что прошел, говорили, что я красавчик и молодец.
– За воскресным маршем 15 ноября наблюдали со стороны или ходили?
– Смотрел информацию в интернете. В Минске был настоящий треш. Как так можно было – ногами раскидывать цветы, громить лампадки? Дворники под присмотром силовиков разносили мемориал Романа Бондаренко. Какие-то маргиналы…
– Сидя в Барановичах, узнавали как-то новости, в том числе о гибели Бондаренко?
– В последний день нас перевели в новую камеру в другой корпус. А он еще более ужасный, чем тот, в котором мы сидели до этого. Вонючий, сырой. У нас там даже туалетная бумага за несколько минут становилась мокрой. По стеклам стекал конденсат, в кранах – только холодная вода. И постоянно пар изо рта из-за низкой температуры.
В этой камере нам включили какое-то белорусское радио. Адекватного, понятно, там не передают, но мы узнали, что в Минске кто-то умер. Лукашенко сказал, что разберется, уголовное дело возбудят и так далее.
О том, кто реально погиб, при каких обстоятельствах, узнал уже после освобождения. Испытал настоящий шок. Невосполнимая потеря, за которую при нынешней власти никто не ответит. Знаю, что в этом подозревают какого-то бойца. Если он реально свою силу применяет для таких целей, то его нельзя считать спортсменом.
– После всех этих событий не поменялось мировоззрение?
– Стало понятно, что нельзя останавливаться. Если мы остановимся, то, во-первых, тысячи человек отсидели зря, во-вторых, некоторые, в том числе Бондаренко и Александр Тарайковский, погибли зря. Нельзя останавливаться ни при каких обстоятельствах.
– На ближайший марш пойдете?
– Посмотрим, что будет в воскресенье. Сейчас силовики банально не дают людям собраться, разбивают группы людей и задерживают всех подряд. Но все равно, по-моему, выходить надо.
– Если вы попадете в такую же ситуацию, в которой оказались 30 октября – мимо будет проезжать кортеж Лукашенко – снова поднимете руку вверх и покажете V?
– Да, обязательно так сделаю. Заберут – ну и ладно. Потом снова подниму руку. Может, покажу другие пальцы. Пусть посмотрит, что я о нем думаю.
Поверьте, несмотря на тот ад, который мне пришлось пройти, страха нет. Единственное, человеку, который попадет за решетку и будет отбывать сутки, я пожелаю забыть все то, что есть на воле, создать в камере дружеский микроклимат и не загоняться. Тогда перенести заключение будет намного легче.
Фото: личный архив Сергея Шабанова, intex-press.by
