Белькевич и сигареты, Тумилович и Лукашенко, Малофеев и «сдача» Украине. Море историй о знаковых для нашего футбола людях
Заваривайте чай и наслаждайтесь.
Заваривайте чай и наслаждайтесь.
Евгений Кузнецов из тех, про кого легко можно сказать настоящий динамовец. Бывший футболист и тренер провел в «Динамо» почти всю жизнь: 10 лет играл, потом работал детским тренером в СДЮШОР «Динамо», помогал Ивану Щекину тренировать взрослых футболистов. Кроме того, входил в тренерский штаб Эдуарда Малофеева в сборной Беларуси во время того самого отборочного цикла.
Сейчас Евгений Викторович пенсионер. В апреле ему стукнет 74 года. Кузнецов ведет размеренную жизнь. С мая по ноябрь он на даче, а в город приезжает только на зиму. Дачу в паре десятков километров от Минска Кузнецов получил в 1988-м. Прежде чем предаться воспоминаниям, тренер проводит небольшую экскурсию по участку. Точнее участкам – их два.
– 13 лет назад потерял жену, – рассказывает Евгений Викторович. – А через дорогу – вот судьба – живет моя нынешняя женщина. Посмотри, калитки будто специально друг напротив друга стоят. Галина развелась с мужем, и мы соединились.
Территория тренера очень ухоженная. Перед крыльцом газон, высоченная туя, посаженная лет 20 назад, альпийская горка (тренер вспоминает, что камни таскал с колхозного поля), банька, аккуратный парничок и место для надувного бассейна. Но главное – трава.
– Газончик – в первую очередь. Это же футбольное поле, – смеется Кузнецов. – Это когда все строилось, море грядок было. А сейчас, когда есть «Евроопт», зачем они.
– Познакомься, вот моя молодая старушка, – представляет свою жену тренер, когда та выходит навстречу.
– Галина или Галина Ивановна, – протягивает руку женщина.
– Она когда с деньгами, то Галина Ивановна. Когда без – просто Галя. Сейчас у нее денег нет, – шутит Кузнецов.
Его дом – как летняя резиденция, гостевой домик. В одной из комнат на первом этаже все говорит о футболе: стены в вымпелах, старая тетрадь с вырезками. Вот, например, вымпел с матча «Динамо» и «Лацио» в 1994-м.
– Было две встречи и вымпелов два выходило. Один я в динамовский музей отдавал, а второй приватизировал, – раскрывает тайну коллекции тренер.
– Кого тут только не было, – говорит Кузнецов, выходя на улицу. – Особенно когда сезон заканчивался. Рафик привезет человек 10-12, шашлычки сделаем, выпьем, поговорим, почудим немного…
Основная резиденция семейства через дорогу. Естественно, на участке тоже много травы.
– В этом году просто заставили посеять газон. Я грядки хочу, а они все газончик, – смеется хозяйка.
В доме Галины идет ремонт. Готов только первый этаж, но сделано все на зависть. Это единственный особняк во всем дачном кооперативе, где душ и туалет в доме. Просто сын женщины – строитель, и он делает все сам.
Мы с Евгением Викторовичем присели за стол, а Галина стала заваривать чай. Беседа растянулась на три часа.
– Как давно вы закончили тренировать детей в СДЮШОР «Динамо» и ушли на пенсию?
– Галя, ты не помнишь? В 1963-м? Ой, когда мне было 63 года – 11 лет назад почти. Считаю, с детьми должны работать энергичные ребята. А в нашем возрасте энергии уже не хватает. Она есть, конечно, но работать стало настолько сложно – уж очень умные родители пошли. Они «знают», как тренировать и начинают учить. Этот пацан, или девочка... они, мягко говоря, инвалида родили, но хотят, чтобы тренер сделал из него Пеле. А он ходить еще толком не может. Набирать же стали в пять-шесть лет. С ума люди сходят. Мы приходили в организованную группу в 10-11 лет. И там нас начинали обучать. А до этого – двор. В шесть лет нужно научить правильно бегать, а родители требуют: «Давай мяч и финты». Терпения не хватало.
– Ругались с родителями?
– Нет. Они показывали свои типа знания. Меня – мастера спорта Советского Союза – учили, как учить играть в футбол! Крутой бизнесмен приходил: «Давай, показывай моего сына». А чего показывать?! Шесть лет пацану!
А самое страшное начинается, когда детям 12-13-14 лет. У родителей в голове уже команда мастеров. И если не поставишь сына в состав, будет буча. Начинается волнение, дребезжание, которое сказывается на детях. Вот это неуважение и пренебрежение к твоим знаниям заставило закончить.
А 1963-й вспомнил потому, что именно в тот год приехал в Минск. Это был или октябрь, или ноябрь. Когда Сан Саны Севидов пригласил в «Динамо», мне было 17 лет. Команда только-только стала бронзовым призером чемпионата СССР, и я попал на все торжественные мероприятия по этому поводу. Меня представляли как молодое пополнение. А ажиотаж тогда был просто сумасшедший. Нужно было посетить много предприятий – все же хотели посмотреть на футболистов. Вот и распределяли нас: четыре человека на один завод, другая четверка – на другой. Локации каждый день менялись. Все хотели на «Коммунарку» попасть, чтоб конфетками угостили. Мне же посчастливилось – попал... в тюрьму на Кальварийской, где тогда серьезные люди сидели. Это так наш начальник команды Александр Иваныч Горбылев подсуетил. Никогда не забуду.
– Что там было?
– Встреча с коллективом сидящих. Людей собрали в зале, мы вышли на сцену и стали рассказывать о себе. Зеки в фуфайках сидят – и мертвая тишина. Там же порядок! Что говорил со сцены? Как попал в «Динамо». Говорил, что приехал из московского, что буду стараться и так далее. Но мне хлопали вяло – все хотели видеть звезд.
Много лет спустя, когда уже закончил играть, вместе с [экс-форвардом минского «Динамо»] Юрой Погальниковым ходили в баню на Орловской. Однажды, зашли в парную и сели на верхнюю полку. Рядом мужик пожилой сидит. Смотрит на нас, а потом выдает: «Жень, а я тебя помню!». «Как? Откуда?» – спрашиваю. А он говорит: «А я в третьем ряду сидел, когда ты у нас в тюрьме выступал. Запомнил тебя». Представляешь! После парной зашли в буфет, по 150 выпили, поговорили немного да разошлись.
– Вы родились в Ступино. Каким был этот город в то время?
– В первую очередь Ступино – это два засекреченных военно-авиационных завода – 401-й и 402-й. Там делали моторы для самолетов. Мне рассказывали, что цеха под землей были, а люди работали в помещениях, которые «висели» на тросах и не касались земли. Чтобы, если взрыв какой наверху, то не было тряски и приборы показывали точные данные. Фактически все находилось в висячем положении. Представляешь, какой мощности должны были быть эти тросы!
Кроме того до войны из Москвы всех «неблагонадежных» людей отправляли за 101-й километр. В свое время мама приехала в Москву из деревни Воронежской области работать сиделкой к каким-то важным чиновникам. И чтобы устроиться на работу, ей к возрасту приплюсовали два года. И как-то так вышло (то ли предал ее кто-то, то ли что-то другое стряслось), что ее обвинили в подделке документов и выслали в Ступино.
Там она вышла замуж за моего отца, который был капитаном десантных войск с 800 прыжков, из которых половина боевых. После войны его посадили на пять лет. Родственники рассказывали, что он какого-то подонка-чиновника застрелил. И его, капитана десантных войск, прошедшего всю войну, осудили. Вышел только в 1953-м после смерти Сталина.
– Каким было ваше детство?
– Летом – футбол, зимой – хоккей. Только и делали, что переобували «снегурки» – такие коньки, которые надо было к валенкам привязывать. Их в мультиках старых показывают. Играли двор на двор. Мальчишек хватало. Где доставали мячи, не помню, но вот то, что их ровно накачать было очень сложно – точно. Постоянно что-то выпирало, и мяч подпрыгивал.
– Как оказались в московском «Динамо»?
– Знаешь же Сан Саныча Севидова? Он тренировал в Ступино местную команду, а его сын Олег сидел со мной за одной партой. А Юрий – второй его сын – учился в одном классе с моей сестрой. Ну и играли в футбол мы вместе само собой. Юра играл очень хорошо и его пригласили в «Спартак». Дали двухкомнатную квартиру,, и они переехали в Москву. А вскоре Сан Саныч порекомендовал меня в московское «Динамо». Меня взяли и поставили на стипендию – 70 рублей. Это по тем временам были большие деньги!
– Насколько?
– Инженер 110 получал! А я без образования, в 15 лет, 70. Огромные! Помню, мама сказала: «Женя, трать на себя». Я, конечно, часть отдавал ей, но в основном тратил сам. Хотя мы в деньгах не очень нуждались – мама работала директором продовольственного магазина. В общем, с 15 лет каждый день ездил в Москву.
– Ездили?
– Конечно. В Ступино у меня была вечерняя школа. Нужно было учиться. А до Москвы недалеко – два часа на электричке. День был таким. Утром два часа в Москву, потом еще около часа на метро до стадиона, затем два часа обратно и в школу. Иногда уроки были утром, а тренировка после обеда – тогда возвращался в Ступино заполночь.
– Вы сразу согласились ехать в Беларусь?
– Я почему в Минске оказался? Очень хорошо играл в хоккей и с московским «Динамо» выиграл «бронзу» юношеского чемпионата СССР. Но настало время, когда надо было выбирать: коньки или мяч, потому что выходило не очень. Весной футболисты уезжают на сборы, а я в хоккей играю – у меня сезон. Когда снимаю коньки, ребята уже на поле вовсю. А летом, когда я играю в футбол, хоккеисты уже катаются на коньках – готовятся. В итоге, стал везде отставать. Ну и Сан Саныч говорит: «Женя, делай выбор». За меня боролись хоккейный тренер Аркадий Иваныч Чернышев и футбольный Александр Семеныч Пономарев. А парторгом общества «Динамо» был Лев Иваныч Яшин. И меня – сопливого пацана – вызывают на разбор. Захожу в кабинет, по разные стороны стола сидят Пономарев и Чернышев, а между ними – Яшин-судья. Пономарев говорит: «Ты будешь у меня играть!» Чернышев: «Нет, у меня!» Стою и не знаю, что ответить, а Лев Иваныч папироску пожевывает и говорит: «Ну, ты пацан, ### [блин], определись, где ты будешь, ### [блин]». У меня аж ноги затряслись.
Пока думал, меня Сан Саныч уломал поехать в Минск – он как раз в 1962-м принял «Динамо». Севидов говорил: «Знаешь, у нас есть такой игрок – Миша Мустыгин. У него больное сердце. Его под расписку выпускают. Женя, я не знаю… А ты мне подходишь». У Миши действительно было больное сердце. И доктор ему постоянно говорил: «Миша, ты на поле можешь умереть. А когда закончишь играть, с палочкой будешь ходить. Это в лучшем случае». Но он, блин, до сих пор танцует!
В общем, перспектива поиграть в команде перевесила, и я, может быть, даже нехорошо поступил – сбежал от обоих тренеров в Минск. Уехал и не попрощался. Но все равно сомневался... Когда поезд отъехал от Москвы немного, вышел в тамбур: «Куда я еду... Чего поперся...» А так вышло, что на всю жизнь остался.
В команде приняли хорошо. Много москвичей тогда было – Ремин, Погальников, Арзамасцев, Адамов, Мустыгин, Малофеев. К тому же очень хорошо приняли белорусские ребята – Иван Савостиков, Женька Талейко, Эдик Зарембо. Как-то они сразу ко мне прониклись.
Начал работать, а в атаке Мустыгин-Малофеев – попробуй их в 17 лет столкни! Сколько молодых белорусов погибло под ними! Те же Яромко и Шиманович не могли пробиться. В итоге меня Севидов отрядил в полузащиту. А потом, когда Хуан Усаторре в «Спартак» ушел, ему Савостиков и говорит: «Сан Саныч, вот у нас есть крайний защитник». Так я в обороне стал бегать.
Все было хорошо, а потом пришел Иван Мозер и отчислил из основного состава 11 человек.
– Просто так?
– Нет. В 1969 году старики – Зарембо, Ремин, Савостиков, Арзамасцев и другие – были недовольны Севидовым. Стали ходить к руководству, чтобы его сняли. Так и вышло. Но старики думали, что они встанут у руля, а тренером назначили Мозера. Иван Иваныч узнал, кто снял Севидова, и поставил условие: пока их не уберут, команду не приму. В итоге руководство пошло ему навстречу. Было забавно. Приходим на тренировку, наш вратарь Толя Глухотко не переодевается. «Толя, ты чего?» – «А меня отчислили». На следующий день такая же история с Арзамасцевым: «Веня, а ты чего не переодеваешься?» – «Так меня отчислили». Так 11 человек и убрал!
– Мозер тогда был такой величиной в тренерстве, что руководство стало на его сторону?
– Ну да. Просто он немного погорячился и отчислил слишком много народа, а затем начал с Украины приглашать людей. А хохлы они... Это же народ такой… скользкий. В первую очередь давай это (делает руками характерный жест, означающий деньги – Tribuna.com), а как играть буду – это не знаю. В общем, состава не было. И, начиная с 70-го, «Динамо» закобасило. В конечном итоге в 1973-м вылетели нахрен.
– Мустыгин и Малофеев – звезды советского футбола. Какими они были в быту?
– Какой-то звездности и надменности в них не чувствовалась. Хотя Миша был немного обособленный. Но только по жизни. В команде, на сборах, он вместе со всеми: картишки, шампуньки, танцы. Выпадали только Зарембо, Арзамасцев и Ремин. Они режимщиками были. Хотя Арзамасцев в картишки любил перекинуться.
После матча возьмем шампанского, соберемся у Мустыгина или Малофеева в люксе и отдыхаем. На выездах у них всегда был люкс.
– Статус!
– О чем ты говоришь! Пару люксов на команду – это норма. А шампанское пили, потому что не тяжело потом. После водки как-то не так... Выпьешь бутылку – сам знаешь, что будет на следующий день. К тому же после матча кушать не очень хотелось. Уставали так, что в рот ничего не лезло. Пару фужерчиков выпил – глядишь, и аппетит уже [появился]. Покушал, и силенок прибавилось.
– Была история, что в Алматы Зарембо нырял в фонтан. Что-то еще такое вспоминается?
– Было дело! Нам только выдали бежевые костюмы. И Эдик в обед, ты можешь себе представить, залез в бассейн и ползал на животе по дну! Но главный по горбылям был Юрка Погальников. Он за словом в карман не лез. Как-то дает Малофееву такой пас, что только ногу подставь и забивай. А Эдик не забивает. Погала разворачивается, сплевывает и говорит: «Тьфу, эта некрасивая фамилия, ### [блин]»!
В Индии было весело. Приехали на серию матчей, а там сухой закон. Но иностранцам выдавали талоны, которые после игр всегда уходили на банкеты. А индусы дохлые-дохлые. Выпьют немного, и уже все... За 26 дней сыграли 13 игр. После каждой перелетали из штата в штат. Ажиотаж был такой, что на некоторых стадионах спешно достраивались ярусы на трибунах.
В общем, сидим в одном отеле на чемоданах, ждем переезда. Мишка Мустыгин мечтательно: «Сейчас бы шампанского». А Юрка говорит: «Сейчас закажу пивка». Берет трубку и что-то говорит, смеется и вешает. Мустыгин: «Погала, точно пивка принесут?» Тот отвечает, что да. Мы, естественно, не верим, как вдруг стук в дверь – заносят пиво. Мишка глаза на лоб: «Погала, а еще можешь заказать?» Легко.
В общем, загрузились в автобус, как вдруг из гостиницы выбегает человек, который нас сопровождал, и за голову держится. Оказалось, мы так пива напили, что он рассчитаться не мог – денег не хватало. Оказалось, пиво там очень дорого стоит.
Команда у нас была невысокая. Адамов – 159 сантиметров, Погальников – 160, Арзамасцев – 165 и так далее. Играем в Баку. А судит москвич Боря Бочаров – тот еще бандит (его потом дисквалифицируют). Сплав идет дикий. Погальников подбегает: «Боря, ну что ты вытворяешь, ### [блин]?» Тот на него смотрит сверху: «А что вы тут, карлики, разбегались?! Выиграть, что ли, хотите здесь?» И на этом все закончилось. Поняли, что бесполезно. 0:2 сгорели.
Над ростом своим сами смеялись. Едем как-то в автобусе, Адамов – самый низкий наш – смотрит в окно, видит высокую девушку на каблуках и говорит: «Люблю высоких женщин». А Погальников ему сзади: «Конечно, ниже тебя ведь не бывает!»
Юрий Погальников – второй справа
Юра был тот еще острослов. Душа команды. На него невозможно было злиться. Он мог неприятные слова сказать, а зла на него и не держишь.
– В 1968 году вы с минским «Динамо» стали чемпионом БССР по хоккею. В России не могли совмещать, а в Минске что поменялось?
– Слушай, советская власть же была. Попробуй откажи. Все знали, что я здорово играю: за два года до этого мы шестое место на Спартакиаде народов СССР заняли. Белорусская хоккейная команда – и шестое место! Сыграл так, что после Чернышев был рад меня принять обратно. Хотя я два года на коньках не стоял!
– Когда закончили играть, сразу решили стать детским тренером?
– Да. В клубе были группы подготовки, с которыми работали Пал Савелич Мимрик, Юра Погальников и Эдик Малофеев. Малофеев меня и позвал. Мне только 27 было. Можно было поиграть, но надо было ехать в другой город – не захотел семью бросать.
Взял ребят 1962 и 1963 годов рождения. Хорошая команда была – чемпионы Минска. Из тех ребят заиграл Саша Ванюшкин. Но большинство до «Динамо» не добрались. Просто у Олега Базарнова в СДЮШОР-5 подросли суперталанты – такие как Андрей Зыгмантович. А в нашей школе урожайным был 1956-й – Юра Курбыко, Игорь Белов, Петя Василевский. Позже через меня прошли Виталик Варивончик, Олег Черепнев, Андрей Синичин.
***
– Когда вы познакомились с Иваном Щекиным?
– В 1988-м. Малофеев вернулся в «Динамо» и позвал Щекина в помощники, а тот – меня «поднял» из школы. С Иваном помогали ему с основой, но больше работали с дублем. Эдику тогда не до дубля было. Малофеев больше думал о том, как бы остаться в высшей лиге. Да и суматоха в коллективе была. Многие были за Ивана Савостикова, которого убрали в 87-м, кто-то до сих пор был в обиде на Эдика за то, что он когда-то от них «сбежал» в сборную. В общем, разброд был очень сильный.
Поэтому чемпионство дублеров в 1989-м – полностью заслуга Ивана. У него был очень хороший нюх на футболистов. Особенно на молодежь. Володя Журавель, Саша Лухвич, которого из армии вытащили, Эрик Яхимович, Федя Сикорский, Сергей Широкий, Юра Вергейчик, Женя Кашенцев – это все его ребята.
Иван был грамотным. И всегда свое [мнение] отстаивал. Не стеснялся и с Малофеевым спорить. Они даже ругались. В основном по нагрузкам. Понятно, что как помощник Иван подчинялся его воле, но мог сказать: «Эдик, не надо такой большой нагрузки». Один год был у Малофеева какой-то заскок – три дня кроссы давал. Какую-то новую методику пробовал или что. Ребята только пришли из отпуска, а он им кроссы. Щекин говорит: «Эдик, ты чего? Сейчас загоняешь ребят! Ноги одеревенеют». До усрачки спорили.
Но чаще Эдик говорил: «Ай, Иван, работай». Видимо, чувствовал в нем какую-то силу. Прямо на конфликт Щекин никогда не шел. Скажет что-то, увидит, что Малофеев закусил губу, в сторонку отойдет. Но свою позицию обозначал.
- Каким другом Щекин был?
– Закадычной дружбы меду нами не было, но отношения были очень хорошие. Видимо, он видел, что я подлости не сделаю. Мне с ним делить нечего было. Главное, чтобы он мне доверял. И я с ребятами за его спиной не шушукался. Наоборот, мы с Юрой Пудышевым сглаживали все углы. Иван на разборе или на тренировке полкана спустит на кого-то, а мы потом с Пудиком идем в баню разруливать ситуацию. Юра начинает в своем стиле: «Феденька, ну ты там это… Ну, Иван Григо-о-орич… Немножко пошумел, пошумел. Ты уж прости ему». И все как-то сходило на нет. Он крикнет, а мы сглаживаем.
– Олег Чернявский рассказывал, что не мог нормально бегать по бровке, если рядом стоит Щекин. Постоянно шел крик. Было такое?
– Было! Я же тебе говорил по телефону, что у него были люди, на которых он отыгрывался. И Олежка был среди них. А если Иван за кого-то цеплялся, то не отпускал долго. Вот Чернявский и боялся, убегал на другой край. Но Иван такой: пристанет, будет мозги компостировать, а потом вроде бы раз – и типа забыл, все спокойно.
– Мне всегда нравился его внешний вид: брюки, белая рубашка, плащ.
– И галстук обязательно! Интеллигент. На внешний вид Иван очень сильно обращал внимание. Он хотел выглядеть красиво. Мужик симпатичный. Женщин любил. За собой смотрел. Ну и пример показывал ребятам. Они же очень быстро во всем просекают. И что будет, когда старший тренер весь нараспашку, и сопли вытирает рукавом? Надо во всем показывать пример.
– Дисциплина жесткая была?
– Щекин не был узурпатором, но в его поведении была определенная жесткость. Он не сюсюкал и всегда держал расстояние. За это его порой ребята недолюбливали. Им казалось, что он несправедлив к ним. Я часто говорил: «Иван, отпусти удила…» Он прислушивался.
– Его главная фишка в футболе?
– Я уже говорил. Чутье было на ребят. Он мог ни с того, ни с сего поставить в состав какого-то парня. Думали, чего он так решил, а парень выдавал отличный матч. Угадывал. С ним тяжело было спорить на тему составов. Все сам решал. Очень редко спросит: «Как ты смотришь на то, чтобы Васю поставить?» И то из такого дальнего угла заходил… Это как правой рукой левое ухо почесать.
Но у нас была хорошая связка. Пудик мог пошутить на поле, в бане, за столом. Почувствует, что Иван переборщил с криком, вечерком за рюмочкой ему скажет: «Иван, ну ты это, сбавь обороты». Мы с Юрой прошли большой футбол, а у Ивана его не было. Но мы ни в коем случае не намекали ему на это.
– Когда общаюсь с бывшими игроками «Динамо-93», все рассказывают про атмосферу в команде. Что в ней было такого?
– Просто в одно время и в одном месте собрались талантливые ребята. Они были объединены. Давай пригласим в какое-нибудь «Молодечно» одного талантливого парня. Что с ним будет?
– Растворится.
– Вот. А тогда их было много, и они были вместе. Вот и все. И ребята друг другу помогли. Как-то сказал им на установке: «Ребята, сейчас такое время, что вы можете себя обеспечить на всю жизнь». И так было! За границу игроки улетали, как журавли на юг осенью. И на хорошие деньги ехали. И все это благодаря Щекину. Он их собрал.
– «Динамо-93» помогало старшему «Динамо» в чемпионате? Проигрывало специально?
– Да ты что! Помогать Мише Вергеенко становиться чемпионом было не в интересах Щекина. Наоборот, Ивану надо было доказывать. Мы хоть на одной базе жили и одно имя, считай, носили, но больше врагов напоминали.
Евгений Кузнецов крайний справа.
– Почему?
– Деньги разные. У этих огромная зарплата, а у наших пацанов – маленькая. Поэтому настраивать дополнительно не надо было. Все рвались в «Динамо». А чтобы туда попасть, надо было их обыграть. Иначе никак не покажешь, что достоин. Только так. Поэтому всегда борьба была, и мы, если не ошибаюсь, всегда побеждали.
– Какие взаимоотношения были у вас и Евгения Хвастовича?
– Не хочу о нем говорить. Честно. Это делец, который думал только о том, как бы обогатиться. Взял все, что мог, и уехал. Да и не только Хвастович там. Там такие большие люди замешаны. Назови фамилию – закопают.
– У вас были акции клуба. Они остались?
– Они вон там (показывает на туалет – Tribuna.com). Все обесценилось. Я тысячу долларов вложил – 10 акций купил. Тогда все покупали. А потом сделали типа обвал, и у меня как-то вдруг осталась одна. И стоила она 0,00001 копейку. В туалете и использовал.
– Александр Лукашенко был тогда возле «Динамо»?
– Нет. А зачем ему это?
– Ну, сейчас он везде.
– Сейчас ему надо, видимо. Выборы, туда-сюда... Было время, он Малофеева оттолкнул, а сейчас приласкал. Ай, не хочу о нем говорить.
– Почему Щекин ушел из «Динамо» в 1997 году?
– Я ушел раньше – в 1996-м – и не знаю всех причин. Честно признаюсь, в тот момент мы с Иваном не очень тесно общались.
– Раз уж вспомнили 96-й. МПКЦ честно выиграл тот чемпионат?
– То, что было все куплено, – это однозначно. Мы проиграли там 1:2 или 0:2, но до игры были очень пугающие настроения. В [мозырском] клубе тогда работал Миша Братченя – первый тренер Белькевича и Хацкевича. И когда мы приехали, он почему-то от них не отходил. Даже ночевал с ними.
– Может, соскучился просто, вот и общался.
– Обрабатывал. А ребята к тому моменту знали, что уже в Киеве. И они могли подспудно захотеть сделать приятное первому тренеру.
– У вас была возможность уйти со Щекиным в «Шахтер»?
– Он мне не предлагал. Возможно, там были определенные условия. Он уехал, а я снова стал детским тренером. Но мы поддерживали связь. Я работал с Владимиром Ивановичем Синякевичем – тренером Саши Глеба.
Помню Сашу по летнему лагерю «Солнечный круг». Он вместе со Славой приезжал. Через какое-то время Пал Григорьич – их отец – приедет: «Ну, в какой кладовке эти котянята мои? Где расселились?»
Так вот, играли мы «Хрустальный мяч» в Солигорске. На трибуны пришел Щекин. После игры подходит: «Пока ребята будут мыться, пошли в мой номер – немножко посидим». А он всегда в гостинице жил. И за столом Иван говорит: «У вас есть три парня. Я их хотел бы пригласить». И называет двух ребят и Глеба. Ты не поверишь! Сидим за столом, рюмочки, и я отвечаю про Глеба: «В вашем «Шахтере» денег столько не хватит». Потом узнал, что к тому времени БАТЭ уже решил все вопросы – договорился с Синякевичем. А через два года Пунтус и БАТЭ получили за Сашу огромные деньги.
– Ваш самый любимый игрок двух «Динамо»?
– Я одного не могу назвать: их много. Если говорить о человеческих качествах, то Володя Журавель вне конкуренции – человечище. Если о футбольных, то самый сильный – Валик Белькевич.
– Вам сложно было с ним?
– У него кличка была Лиса. Его тяжело было раскусить. Вспомнил историю. Играли как-то на «Динамо» важный матч. Сидим с администратором Леней Василевским на лавочке, переживаем и курим. Тогда еще можно было. И игра такая нервная: курим одну за одной. В перерыве смотрю – пачку выкурили, сигарет нет больше. Во втором тайме без сигарет подмерзли. Надеваю симодовскую куртку Валентина, засовываю руку в карман, а там пачка сигарет лежит. Я радостно: «Леня, живем, бляха!» Выкурили. Матч закончен, ребята идут с поля, и Белькевич видит свою куртку на мне. Мне даже показалось, что он в лице переменился немного. В раздевалке смотрю – он прямо в форме руку в карман засовывает, проверяет. А там нет ничего. Я потом аккуратно к нему подошел: «Валик, я тебе верну». И никому ничего не сказал.
– Он все время курил?
– Нет. Просто тогда был у него какой-то период сложный. То ли с девушкой поругался, то ли дома что-то. Он же замкнутый был и никогда ничего афишировал. Я даже голоса его не помню, если честно.
– Как проявлялась гениальность Белькевича в игре?
– Он всем своим видом показывал, что будет пасовать в одну сторону, а отдавал в другую – это и есть гениальность. А мастерство было такое, что если он давал пас, то тебе оставалось только проглотить. Даже жевать не надо. И точно в ногу вложит, и с нужной силой. Великолепно! Ошибался, конечно, но в то же время был человеком настроения. Он мог выйти и выдать такое, что просто думаешь: «Епрст, стыдно даже подсказывать что-то». А мог поникнуть. Он будет делать все очень хорошо, но, зная его возможности, понимаешь, что что-то не так. Видит хороший пас – отдай туда, но разворачивается... Значит, настроения нет.
– Александр Хацкевич по своему темпераменту выглядит совершенно другим человеком. Как они дружили?
– Ты прав. Характеры разные. Сашка взрывной и себя очень любит. Было в нем что-то пижонистое. А Валентин немного скромнее, но свое дело делал. Вроде бы разные, но дополняли друг друга идеально. И насколько знаю, когда у Валика в киевском «Динамо» с тренерством не сложилось... Точнее он с женщинами не мог разобраться и загулял. И тут, говорят, Сашка его очень сильно выручил и вытянул.
Родителей Валика я никогда не видел, а Саню дома на руках носили. Помню, когда они были маленькими, мы в лагерь ездили. На выходных приезжал Сашин папа, и мы шли в лесок на шашлыки. Как-то сидим на травке, и он спрашивает: «Ну? Что-нибудь из них получится?» Отвечаю: «Коля, он тебя еще кормить будет». И сколько я Колю знаю, он мне всякий раз эту фразу припоминает. Им тогда по 10 лет было! Настолько парни заметными были.
– Еще один колоритный персонаж той эпохи – Юрий Вергейчик. Каким он был в те годы?
– Занудный парень, честно. Что-то доказать ему было почти нереально. Поэтому с ним Щекин и цапался. Иван ему одно слово, тот в оборотку два. Но Иван все ему прощал. Ему вообще как-то хватало дипломатии накричать и нагрубить, но в то же время, чтобы все было тихо и спокойно. Я вот на Галину могу месяц злиться за что-то. Не хочется мириться даже, а Щекин вечером разругался, а утром как будто ничего и не было.
– Самый безбашенный из той плеяды – Геннадий Тумилович? Или был кто-то еще?
– Гена непревзойденный. Хотя был еще Серега Широкий. Он мог покутить, но тихо. А Гена шумел обычно. Помню, к нам в сборную Лукашенко приезжал. За четыре часа приехала бригада с собакой – проверили кухню. Потом другая – эти в лес пошли. Час проходит – нет Лукашенко. Ребята вышли на тренировку и ждут, развлекаются – бьют Гене по воротам. Вдруг кто-то так сильно лупанул вверх, что мяч к верхушке сосны полетел. И тут Гена на всю округу: «Але! Ты кончай так лупить! Там же сидят, ### [блин], на дереве. Еще собьешь кого-нибудь на ### [к черту]!» На все поле! А там три кольца охраны в лесу.
Иногда Гена мог такое выдать, что просто караул. В 1995-м поехали в Южную Америку. Он напился и к каким-то женщинам приставал. Носился пьяным по гостинице. Не знали, как успокоить. С ним и трезвым тяжело, а когда выпьет...
– Как тогда президента встретили?
– Приехал со свитой корреспондентов, пообщался минут 40 с ребятами в центре поля. Малофеев, кстати, к нему не вышел. Что-то они повздорили перед этим. Помню, что за него Стрельцов попросил повысить зарплату. Лукашенко Малофееву потом невыход не простил.
– В чем был феномен сборной в отборочном цикле к чемпионату мира-2002?
– Смотри мой ответ про «Динамо-93». Собрались хорошие, талантливые ребята в нужном месте. Сошлись звезды.
– Больной вопрос. Что произошло в матче с Украиной?
– Громкими словами бросаться не буду, но скажу, что у меня есть сомнения в честности… Как сейчас помню, на 14-й минуте подаем угловой, и Хацкевич выпрыгивает, задерживает голову и пускает мяч над перекладиной. А он исполнял это на пять! Теперь дальше. Валик тащит мяч. Отдай передачу – и партнер выходит один в один. Но он от него отворачивается и делает передачу во фланг. Да, точный пас, да, мяч сохранен, но мы видели, что он отвернулся. И мы знали, что он мог дать и умел это делать. Тогда Эдуард Васильевич понял, что ловить нечего.
– Как вы после этого смотрели им в глаза?
– Подожди, а что я доказать могу?
– Да хотя бы просто понять, как можно так упустить самый большой шанс в жизни сыграть на чемпионате мира?
– Когда большие деньги... Давай не будем.
– С Уэльсом тоже был странный матч?
– Нет. Там не хватало мастерства. Уэльс был сильнее.
– Как Малофеев переживал финиш отбора?
– Мне кажется, Эдуард Васильевич немного переборщил с эмоциями. Его, по большому счету, никто не хотел снимать, но он поставил все так, что он честный такой, а его предают.
– Вместе с Малофеевым из сборной ушли и вы. Почему вернулись в детский футбол, а не остались во взрослом?
– Да, честно говоря, как-то разошлись наши дороги. Просто каждый старший тренер, приходя в клуб, берет свою команду. Вот и все. А кому я был нужен? Ивана нет, Малофеев тоже нигде не работал. Не было друзей и соратников. Решил сосредоточиться на детях.
Фото: из архива Вадима Артамонова, dinamo-minsk.by, pressball.by
