«Неужели государству нужны рабы и затюканные люди и не нужны герои?» Как босс центра фристайла «завалил» идеологию
Вадим Кривошеев рассказывает, как его убирали по статье.
Тяжелые беседы с министром спорта и его замом, невероятный Козеко и его ученики.
Вадим Кривошеев почти четыре года руководил Республиканским центром олимпийской подготовки «Фристайл». Однако в сентябре 2020-го его сняли с должности по 259-й статье Трудового кодекса – за «плохую идеологическую работу в коллективе». Спровоцировали увольнение регулярные высказывания фристайлистов о выборах. Свою позицию, отличную от государственной, высказывали Александра Романовская (раз, два), Дмитрий Дащинский и даже сам Николай Козеко.
Андрей Масловский встретился с чиновником через пару дней после увольнения и поговорил о разговорах с верхушкой спортивной власти, об особенности фристайлистов, которые смело высказываются о ситуации в стране, и о личной точке невозврата для Кривошеева.
Несмотря на то, что Вадим всего пару дней как лишился хорошей работы, он не выглядит расстроенным. Отец четверых детей получил возможность больше времени уделять семье. Например, мы встретились после того, как он отвез сына на канал в Заславль, где тот занимается греблей. Также бывший руководитель «Фристайла» активно ищет новую работу. Хочет остаться в спорте, в котором с 13 лет, но понимает, что после событий последних недель процесс трудоустройства будет очень непростым.
– Когда вы узнали о том, что у руководства Минспорта вопросы к вашей идеологической работе с сотрудниками?
– Впервые в открытую мне это сказали после выхода интервью Александры Романовской... Или скорее после ее поста в одной из своих социальных сетей о том, что происходит в отношении наших граждан. Вроде как была ситуация с очередью у магазина simbal.by. Тогда меня набрал первый заместитель министра спорта Вячеслав Викторович Дурнов. Риторика была следующая: «Что это такое?»
Понятно, что в стране к очередным выборам подходили, как никогда. Наверняка учитывали кандидатов, их амбиции, проводили различные исследования. И было понятно, что эти выборы будут самыми напряженными. И интервью, публичные слова, в которых есть критика нынешней власти, вызывали, скажем так, обеспокоенность руководителей отрасли.
На момент звонка я не знал, что произошло, и не был готов что-либо комментировать. Пообещал, что переговорю с Сашей.
– Я вас перебью. Вы руководитель Центра олимпийской подготовки. Как спортсменка национальной сборной оказывается вдруг вашей подчиненной? Почему из министерства звонили именно вам?
– Федерация – это общественное объединение, а РЦОП является подчиненной организацией Министерства спорта. И если в федерации спортсмены являются членами объединения, то у нас они работники. У них контракт. И та же Романовская – сотрудник отдела национальной команды нашего центра. Я для всей национальной команды являлся работодателем.
– Понятно. Каким вышел ваш разговор с Романовской?
– Я увидел боль в ее глазах. Она искренне переживала из-за того, что происходило в стране. Она сказала: «У меня нет никаких упреков к государству по части отношения к спорту, к той поддержке, которая оказывается ему. Мой протест в другом. Скажите, почему к гражданскому населению применяется, на мой взгляд, полное нарушение конституционных прав? Почему людям элементарно не дают возможности высказаться?! К людям относятся как к быдлу».
Мы очень долго общались. Я пытался сгладить все углы, успокоить. Говорил, что понимаю ее. Саша – очень тонкий человек. Очень начитанный человек. Всегда было приятно читать ее интервью. Они очень глубокие. Она никогда не дает поверхностную оценку. Я как-то ей признавался, что завидую немного, признав, что не прочел и половины тех книг, которые цитирует она. И в том разговоре сказал ей, что она имеет право на свою точку зрения. И также сказал вот что: «Пойми, с учетом твоего статуса твоя точка зрения и твои высказывания воспринимаются гражданами нашей страны немного иначе. Они имеют бОльшую силу. Ты должна это осознавать. И если ты даешь какую-то оценку ситуации, ты должна быть в ней уверена на тысячу процентов. Это не должна быть какая-то поверхностная информация. Сегодня в СМИ одна и та же информация подается абсолютно по разному. В этом хаосе разобраться людям непросто. А тем более такой молодой девчонке».
Второй раз мне позвонил уже Сергей Михайлович Ковальчук после интервью Николая Козеко до выборов, в котором он сказал, что еще не определился, за кого будет голосовать. Нас с ним вызвали к министру. Николай Иванович заявил: «Я же не сказал ничего плохого». А ему в ответ: «Вы не сказали ничего хорошего».
– В беседе с Романовской использовали давление, слова «ты же понимаешь» и так далее?
– Я не приемлю давления. Это не мой стиль руководства. Особенно в отношении национальной команды. Да и вообще каждый из моих теперь уже бывших сотрудников национальной команды – профессионал своего дела с большой буквы. Я с 13 лет в спорте, мастер спорта по велоспорту, был Team Leader на двух Олимпиадах, чемпионатах мира и других крупных мероприятиях. Через Василия Кириенко, Алёну Омелюсик и других наших профессионалов имел возможность на чемпионатах мира проникнуть за кулисы шоссейного велоспорта. Что такое профессионал мне говорить не надо. И заходя в команду фристайла, у меня не было сомнений, что только коллектив профессионалов высокого уровня может системно добиваться таких результатов.
И я общался с ребятами на равных и был горд просто иметь возможность делиться своим опытом. В коллективе олимпийские чемпионы, призеры Игр, победители и призеры чемпионатов и мира. И с ними, невзирая на возраст, нужно вести прямой диалог.
Поэтому, разговор с Сашей проходил как дружеская беседа. После набрал министра и пересказал разговор, рассказал, в каком ключе его построил. На что получил ответ, что я все сделал правильно: «Не надо никого ломать, запугивать и давить. Должен быть диалог. Людям надо объяснять». В итоге сошлись на том, что мне надо больше общаться со спортсменами.
– Когда следующий раз позвонили из министерства с этими же вопросами?
– Еще до выборов к нам приезжал министр и встречался со всей командой. Не могу сказать, что получился диалог. Больше говорил Сергей Михайлович. Говорил о том, что происходит у нас в стране, что происходит в соседних странах. Рассказывал на примере Украины. Говорил, что у него там родственники и он видел своими глазами, как изменилась эта страна за последние годы. Такая вот беседа. Но тогда все было достаточно спокойно.
А уже после выборов и того, что происходило в первые три дня, вышла статья Николая Ивановича [Козеко]. Буквально сразу мне позвонил первый замминистра: «Через 20 минут буду у вас в Центре». По приезду попросил собрать руководящий состав учреждения.
Дурнов приехал очень напряженный, на эмоциях. В эти дни как раз происходили забастовки на МЗКТ, «Нафтане» и других крупных предприятиях. И он начал про это рассказывать. Что это валообразующие предприятия, что происходят опасные процессы. Упомянул, что за этим стоят западные силы, в том числе телеграм-канал NEXTA. А всё, что есть в СМИ, подается однобоко. Много лживой, фейковой информации. После чего сказал: «У меня все, если вопросов нет, все могут быть вернуться на рабочие места». Когда сотрудники вышли из кабинета, он сказал уже мне: «Знаете, по реакции ваших замов я вижу, что идеологическая работа в коллективе не проводится». Я опешил. Говорю: «А почему так решили?» – «Люди не воспринимали ту информацию, которую я говорю. Они смотрели в сторону». – «Все слушали вас. Информацию воспринимали. Но насколько принимали, я не готов сказать. Все взрослые люди. Некоторые из них старше вас. То, что происходит сегодня в обществе, невозможно игнорировать. Я не готов сказать вам о политических суждениях и мнениях каждого сотрудника. С кем-то мы, конечно, говорили, но в целом происходящее в стране ужасно. Есть факты, опровергать достоверность которых сложно. Как можно иначе воспринимать пытки и насилие? Если во всем виноват NEXTA, то грош цена таким структурам, как КГБ, Администрация президента, Мининформ и другим силовым ведомствам нашей страны. Если один блогер «имеет» всю страну со всеми этими институтами, то я не знаю, чем тогда там занимаются люди и какую давать оценку их работе?»
На что он сказал: «Вы плохой руководитель. Вы должны приехать завтра и написать заявление об увольнении». Я стал спрашивать, почему он считает меня плохим руководителем, чего я не сделал и какие показатели не выполняю. Попросил его назвать причину и суть претензий. Получил короткий ответ: «У вас плохо организована идеологическая работа».
На следующий день меня к себе пригласил уже министр Ковальчук. В кабинете были он, я и Дурнов. Разговор начался с вопроса Сергея Михайловича: «Ну, как обстановка в коллективе?» – «Вчера у нас был Вячеслав Викторович. Ему не понравилась идеологическая составляющая. В отношении национальной команды вы знаете, Николай Иванович дал интервью, Анна Гуськова, Александра Романовская и некоторые сотрудники команды подписали петицию». – «В связи с этим я принял решение перевести вас в РЦОП по водным лыжам на аналогичную должность. Я имею такое право. И ваше согласие не нужно». – «Вы наверняка эти вопросы уточняли», – сказал я ему. Хотя понимал, что всё не так просто. У нас тут не армия и такие перемещения требуют согласия работника.
Потом министр стал говорить, что все не так и всё не то, что идет информационная война против государства. Я тогда сказал: «Если даже 40 процентов (как вы сами говорите) из того, что происходит, правда, то это все равно ужасно. Как я должен рассказывать в коллективе, что насилия нет, если все настолько открыто? Интерпретировать это как-то иначе я не могу. Я готов говорить и рассказывать только о том, во что верю сам. Как можно подвергать сомнению запись происходящего на избирательном участке в Витебске, где приходит административное лицо и говорит: «Я вашу позицию услышал, а теперь давайте писать протокол так, как надо»? Скажите мне, как я должен это комментировать, и что я должен говорить сотрудникам? Монтаж? Ну это же очевидные вещи».
Он начал говорить, что пострадали сотрудники милиции, что были радикально настроенные люди. Я допускаю, что они там были. Наверняка они именно для этого туда и шли. Но ведь силовые ведомства... Я допускаю жесткие задержания. Иногда приходится действовать жестко. Вопросов нет. Но как мне объяснять другим то, что происходило потом? Людей часами избивали и пытали. Как это объяснить, понять и принять?
– Что он ответил?
– Ну… В системе госуправления вопросы в ответ на слова вышестоящего руководства выглядят странно. В основном все происходит иначе: один вещает, а все остальные слушают или записывают. Может, если бы я начал кивать головой и говорить, что Козеко такой-сякой, а Романовская так вообще негодяйка, допускаю, что я бы еще работал. Я же в открытую сказал, что есть перекосы, которые сложно отрицать, и что на мой взгляд их просто необходимо признать. Только так мы сможем вернуться к консолидации общества. Ведь то, что происходит сейчас – этот напор, сила и давление [со стороны власти] – еще больше вбивает клин между людьми.
– А реакция министра какой была?
– Ну, какая может быть реакция. Он спросил, служил ли я в армии, и потом начал объяснять: «Вот, представляешь, стоят пацаны, а на них идет толпа – тысяча человек, которая начинает кидать камни». – «Я это все понимаю и допускаю, но ведь у нас есть специальные подразделения, которые должны были вычислять этих заводаторов и координаторов. Я говорю про хапун, в который попали рядовые граждане и мирные люди». Он начал снова говорить про телеграм-каналы. Но я не зарегистрирован ни в одной социальной сети, не подписан ни на один телеграм-канал. Я получаю информацию из общедоступных источников: независимые СМИ, государственные СМИ, российские СМИ, западные СМИ. И на основании разных взглядов, разной подачи информации формирую своё мнение.
Я еще раз вернулся к идеологической работе и задал вопрос: а в чем она плохо организована? В словах Николая Ивановича? Так а что он плохого сказал? Он осудил насилие. Что плохого? Он же ни к чему не призывал. Кроме того, ни один сотрудник нашего центра не был задержан за какие-то противоправные действия или в качестве участников пикетов. Так в чем моя вина?
Не буду скрывать. Я на протяжении всех этих лет голосовал за главу государства. В том числе и на этих выборах. Я исходил из того, что происходило в спорте. У меня не было вопросов. Я был увлечен своей работой. Безусловно, политические моменты не проходили мимо, но я не уделял им много внимания. Занимался своим делом. И те условия, которые создавались для нас, меня устраивали. Мое мнение формировалось из того, что я видел. Но то, что увидел я сейчас, то, что увидели многие такие, как я… И вместо того, чтобы это признать, начались какие-то фатальные шаги, все больше и больше усугубляющие ситуацию. И в таких действиях власти я пока не вижу выхода.
– Чем закончился разговор с Ковальчуком?
– Он и Дурнов пытались еще что-то объяснить, говорили, что наша работа вести в коллективах разъяснительную работу, сглаживать углы, все пояснять и объяснять. Ответил, что могу пояснять и объяснять только то, что сам воспринимаю. В конце концов сложилось мнение, что они недовольны результатом встречи. Может, хотели от меня другой реакции, другого поведения.
– Выходя из кабинета знали, что уже не работаете в РЦОП?
– Нет. Мне сказали о переводе в другой центр. На следующий день пригласили в отдел кадров, где стали рассказывать про ротационную политику министра, что это делается для приобретения опыта. Я сказал, что против перевода. И, видимо, потом Ковальчуку объяснили, что без моего согласия это сделать невозможно.
– Почему отказались?
– Я почти четыре года по 10-12 часов в день, порой включая выходные, вкладывал себя без остатка во «Фристайл», чтобы его сделать тем комплексом, который мы имеем сейчас. К тому же у меня на руках был контракт на два года. Да и что я такого сделал не так? Если бы мне аргументированно разложили, что я сделал плохо, вопросов нет. Но ведь этого не было.
«Фристайл» помимо классического центра олимпийской подготовки имеет еще одну важную составляющую – оказание коммерческих услуг: аквапарк, боулинг, бильярд, услуги общественного питание и так далее. Это большой механизм. Спортивной составляющей, национальной сборной, другим командам я в своем графике уделял внимания ну процентов на 20-25. Можно больше, но команда очень профессиональна. Чтобы понять, что мы двигаемся в нужном направлении, мне хватало 15-30 минут общения в день с Николаем Ивановичем, другими тренерами. Всё работало очень четко. А когда всё хорошо и отлажено, не имеет смысла мешать. Надо только помогать и создавать условия для того, чтобы люди фокусировали внимание сугубо на спортивной составляющей, а не решении косвенных вопросов, которые были до меня. Например, фристайлистам приходилось доказывать, что есть проблемы с покрытием трамплинного комплекса. А нужно было просто взять и исправить. Этим я и занимался. Занимался коммерческой составляющей, наведением порядка, устранением проблем (в том числе хронических), которые были с момента ввода объекта в эксплуатацию, и так далее.
Сегодня «Фристайл» на 40 процентов дотируется из бюджета, а остальное – доходы от коммерческой деятельности. В этом году из-за последствий пандемии мы в определенный момент легли на лопатки. Месяц находились «на картотеке», не сумев перечислить НДС. Но мы выстояли, выкарабкались, сохранив коллектив. Поэтому с какой такой стати я должен от всего отказаться и ради сохранения должности переходить в другой центр?
– У меня тоже вопрос насчет идеологии. Что вы должны были делать по части идеологии как руководитель?
– Если есть заявление спортсмена, которое расходится с политикой действующей власти, то оно уже носит...
– Антигосударственный характер?
– К сожалению, абсолютно верно. Это факт. И даже если речь не про какие-то призывы, а просто высказывание своего гражданского мнения по каким-то вопросам. Если оно отличается от официальной трактовки, значит, оно уже неправильное.
– То есть вы должны были всем рассказывать, что все, что делает власть, правильно и здорово, даже если она что-то делает не так?
– Инструменты могут быть разными. Николай Иванович правильно сказал в интервью «Прессболу» насчет идеологии. Как можно упрекать нашу команду фристайлистов? Каждый атлет патриот своей Родины. Все ребята после побед с гордостью берут в руки флаг и фотографируются с ним на пьедесталах почета. Что это, если не наилучшая идеологическая работа?
Безусловно, мы общались со всеми. Обсуждали с сотрудниками, что основные суждения и мнения мы должны формировать на основании того, что можем «потрогать» своими руками. И в национальной команде говорилось об этом тоже.
– Вам было приятно проводить идеологические беседы? Вы принимаете такое? Мне, например, никогда не нравилось, когда мне что-то такое навязывали.
– Вам не нравилось, оно вызывало отторжение. Но ведь вопрос в том, кто и как это проводит. Это ключевой момент. Можно информацию преподнести так, что человек ее примет, услышит, поймет и обдумает, более того, будет считать, что это его выводы. А можно шаблонно, для галочки: всех построить, зачитать что-то по бумажке, отчитать кого-то и отчитаться потом перед начальством, что провел. И вот такая подача вызывает еще больше отторжение содержания послания. Люди послушали, вышли, стряхнули с себя это и все.
– У нас в стране, в том числе и в спорте, чаще встречается второй вариант.
– Сегодня спортом управляет военный человек. Поэтому и такие методы управления. Абсолютно ничего никого не волнует. Раз, два, три – вперед выполнять. Ваше мнение? Обсуждение? Нет. Точнее, мы, конечно, можем обсудить. Вы вносите предложения и так далее. Но на выходе...
– Вы очень смело говорили с министром и его замами. Возможно, с ними так подчиненные не разговаривали никогда. Всегда были человеком, который отстаивает свою позицию?
– Принципиальность мне всегда присуща. Я по жизни старался все делать честно, справедливо и ответственно. И подмены понятий быть не может. Это самообман и неуважение себя. Также, в моем случае, детонатором стала встреча замминистра с национальной командой, случившаяся незадолго до моего ухода. Он собрал спортсменов и «зашел» к ним с позиции, что хочет услышать их и объяснить те вещи, которые сейчас происходят. И стал рассказывать, что люди сегодня – заложники информации, которая есть в интернет СМИ, и того, как она подается. В том числе через телеграм-каналы. Зашла речь об избиении людей, и он задал вопрос: «Кто конкретно из ваших близких пострадал?» Нашлось пять-шесть человек, которые подняли руки и рассказали и степень родства, и что произошло. И попросили объяснить, что это такое и нормально ли это.
– Объяснил?
– Попытался. Стал говорить: «А почему они стали участниками протестов? Это противозаконно». Ему парировали, что абсолютное большинство людей просто попало под «хапун». Я уже говорил, что можно жестко задерживать, но зачем потом издеваться? Не представляю людей, которые это все делали. Ладно бы был единичный случай – 5-10 человек. Но когда такой чёс идет по всей стране по одинаковым сценариям, то ты понимаешь, что, может быть, так и стояла задача. Но ведь это были граждане нашей страны. Как можно к своим людям так относиться? Что бы они не сделали.
Затронул он и тему Окрестина. Стал говорить, что все преувеличено, что никаких изнасилований не было, ни одного заявления не подано и вообще там все было не так страшно. На что кто-то из ребят сказал: «Знаете, мы были на Окрестина, когда выпускали людей. Мы видели всё своими глазами. Не надо рассказывать о том, что этого не было...» То же самое было и по части выборов и процентов. Саша Романовская говорила, что одна из ее подруг или одноклассниц была наблюдателем в Серебрянке. Количество проголосовавших было больше, чем списочный состав участка. И это ведь не информация из интернета. Вся беседа была построена на том, что интернет – источник лжи. Но ребята парировали фактами, которыми были свидетелями.
Выйдя из аудитории, Дурнов был очень расстроен. Я ему сказал, что это длительный процесс, такие беседы надо проводить и проводить. Людям надо объяснять и раскладывать. Но чтобы не было вопросов без ответов, надо признать, что ошибки были. Он начал говорить о том, что мы проиграли информационную войну и так далее. Проиграли, да. И мы должны это признать.
– Как прошел ваш последний день на работе?
– Тяжело и очень эмоционально. Я провел в центре без малого олимпийский цикл – почти четыре года. И многое сделал для развития «Фристайла». Мое увольнение было анонсировано заранее и последние две недели были одними из самых сложных за время работы в центре. Состояние было такое, будто тебе уже вынесен приговор, но когда его приведут в исполнение, неизвестно. Идя на работу, понимал, что надо же в любом случае что-то делать. И коллектив тоже чувствовал, что что-то происходит. Работать в такой обстановке всем очень сложно.
В понедельник утром провел совещание и сказал своим замам и руководителям отделов, что это мой последний день. Поблагодарил их и попросил в районе обеда собрать весь коллектив, который есть на месте. Знаю, что на эту встречу даже приехали люди, у которых в тот день был выходной. Встреча прошла очень эмоционально. Я поблагодарил абсолютно всех за годы совместной работы, за то, что сделано. Многие люди, тот же Николай Иванович, сказали слова благодарности в ответ. Я не нашел глаз, в которых бы не накатывались слезы. Это было очень искренне. И для меня как руководителя это очень многое значит, и является самой высокая оценка своей работы коллективом.
* * *
– У вас есть объяснение тому, что фристайлисты столь активно высказывают свою позицию, в отличие от тех же футболистов или хоккеистов? В чем их особенность?
– Когда есть вопрос, ответа на которого нет, мы в Центре чаще всего в шутку говорим: «Это фристайл». Потом разводим руки в стороны и уходим. Но на этот вопрос у меня ответ есть.
Что отличает фристайлистов от других видов? Во-первых, компактность. В стране всего 360 человек, которые им занимаются, включая национальную команду. Во-вторых, здесь сохранены традиции. Это одна семья. И система ценностей ретранслируется от главных лиц – ребят из национальной команды. Фристайлисты – современные люди, которые своими глазами видели жизнь по-другому и знают, как она проходит в разных уголках нашей планеты, – в Финляндии, Швейцарии, США, Китае, России и так далее. И их работа не построена сугубо на тренировках. Идет постоянное общение и обмен мнениями. Посещение культурных центров, выставок. Это позволяет не только повышать уровень тренированности, но и устойчиво воспринимать жизни и развиваться в целом. У них воспитание свободных людей. И каждый из них гордится, что он белорус. Каждый патриот своей страны и хочет лучшее из увиденного где-то, интегрировать в наше общество.
Их мнение всегда выслушивает и слышит Николай Иванович. Он Учитель! Непоколебимый авторитет, но в команде есть свобода суждений и мнений. Вы у меня спрашивали, как я разговаривал с Сашей Романовской. Так вот Козеко, невзирая на свою значимость и достижения, общается с ней (да и со всеми) абсолютно на равных. Он высказывает свою точку зрения, ребята – свою. На собраниях нацкоманды общаются на любые темы и высказывают свое мнение. В команде есть даже определенная свобода в возможности корректировать тренировочный процесс. Но ключевой момент, что такой формат выстраивания работы, общения приносит спортивный результат!
Я знаю другие команды, где все немного не так по части дисциплины. Возьмем успешную греблю на байдарках и каное и Владимира Шантаровича. Это уникальнейший тренер. Я имел возможность с ним пообщаться. Он дока циклических видов спорта. И думаю, его знания позволят закрыть вопросы подготовки далеко не только в гребле... Но там подход другой. Козеко – учитель, а Шантарович – диктатор. Надо делать то, что он говорит. Шантарович сказал: «Гребем от меня и до обеда»., – и по-другому не будет никогда. И если Шантарович сказал: «Ребята, вот это все (события в стране – Tribuna.com) – не ваши вопросы. Мы занимаемся спортом. Будете это обсуждать после того, как закончится ваша спортивная карьера. Кто с этим не согласен, может закончить карьеру [прямо сейчас] и идти ими заниматься. Но сейчас это все вас будет очень сильно отвлекать и не позволит нам с вами достигать результаты», – то никто ничего не говорит. Потому что система работает и приносит результат.
* * *
– Избиения людей 9-11 августа – ваша точка невозврата по части взгляда на власть?
– В какой-то степени да. И меня пугает и опустошает то, что происходит дальше. Я говорю об этих всех заявлениях… Если мы хотим тушить, то так говорить нельзя. Я не знаю, кто это готовит [президенту] и зачем. Возможно, в силу страхов и желания быть рядом все это так подается. Кто там вышел на протесты? 20 алкоголиков, тунеядцев и бывших заключенных? А мы видим фотографии огромной толпы. Караев заявляет, что хочет извиниться, что его сотрудники погорячились. Но через какое время говорит, что нет, мы не горячились. Все нормально. Работали правильно… Кто там вышел бастовать? 20 работников завода? А на завтра ты видишь огромную колонну. Ну и для чего это? Ребята, своими действиями вы делаете этот ком все больше и больше.
Происходят запугивания работников государственных учреждений. Если на работе узнают, что они были участником митинга или пикета, то они сразу лишаются работы. Неужели нашему государству нужно общество затюканных людей и рабов? Такое общество ни на что не способно. Неужели нашей стране не нужны герои? В том же спорте, например.
– Как вы относитесь к давлению, которому подвергаются спортсмены, подписавшие петицию за честные выборы и создавшие Свободное объединение спортсменов?
– Сейчас, когда я уже уволен, могу открыто высказать свою гражданскую позицию и поддержать обращение спортсменов и солидарен со всеми требованиями, отраженными в петиции.
– Некоторых вызывали в Минспорта на разговор, кому-то грозили увольнением.
– Я знаю, что было анонсировано заседание межведомственной комиссии о пересмотре олимпийских стипендий. Была даже назначена дата. Сначала речь шла о том, чтобы пересмотреть выплаты тем, у кого они заканчиваются в августе, но потом с учетом петиции и всего остального, было решено пересмотреть абсолютно все стипендии. Однако в день, когда должно было состояться первое заседание, мне позвонили из Минспорта и сказали, что всё отменяется и ничего не будет. Причем сказали, что заседание не переносится, а именно отменяется. Сказали всё выплачивать, как есть.
– Много разговоров о том, что среди пострадавших от милицейского насилия – лишь 40 процентов правдивых случаев. Вы верите, что остальные 60 процентов – фейк?
– К процентам у меня есть вопросы. Мне кажется, впервые это было сказано Караником, когда он уже был губернатором Гродненской области и встречался с работниками «ГродноАзота». И так получилось, что в этот же день этими же цифрами оперировал министр спорта Ковальчук. Видимо, получили информацию от официальных источников, которые всё посчитали.
– Вы ходили на какие-то массовые акции?
– Не ходил. До моего увольнения полагал это не правильным.
– Желание было?
– Оно есть и сейчас. В настоящее время, пока власти не готовы к диалогу, это единственная возможность выразить свой протест в отношении произошедшего, да и происходящего в стране сейчас.
– За последний месяц вы пожалели, что голосовали за Лукашенко?
– Моя основная претензия к нему и основной вопрос в том, как он это все допустил, являясь гарантом конституции и имея такие полномочия. Всё в государстве было переписано под сильную президентскую власть. Будучи столько лет у власти, имея такой ресурс, как вы это все допустили? Как?
С кем не общаюсь, все ужасно переживают и подавлены. Август – месяц пустоты. Мы пытаемся шутить, смеяться, но мы уже никогда не будем такими, как раньше. Три дня после выборов поменяли нас. И что для меня страшно, что я не вижу выхода.
Сейчас колонны митингующих доходят до определенной точки, пытаются войти в прямой контакт с властью, выражают протест и уходят. Все очень мирно. Возможно, кто-то что-то и делает, раз за людьми бегают милиционеры. Не все попадает в кадр. Но мне, например, интересно, что такого сделали брат с сестрой, что их надо было так задерживать в троллейбусе?
Но ведь так может статься, что все поймут, что протесты не несут результата. Можно выходить и дальше по воскресеньям, но толку? Всех уже давно отсняли и пробили по спискам. И теперь просто выдергивают медийных личностей и заставляют делать заявления с призывами оставаться дома. И что будет, когда люди поймут, что их выходы не приносят результата? Полезут на ОМОН? Это же ужасный сценарий. И я очень надеюсь, что да такого не дойдет.
Выход может быть только через диалог, но на сегодня во власти на него никто не готов. И те решения, которые принимаются, в том числе и такие, как недавно на границе с Украиной [с Колсениковой], только добавляют уверенности в том, что диалог пока не рассматривается. И если мы допускаем, что всю верхушку протестов задавят, порыв потушат, а людей вернут домой обсуждать все на кухне, мы получим нездоровое общество и нацию, которая в таком состоянии не имеет своего развития. Это застой и деградация. А если происходит правовая деградация, о каком развитии страны, в том числе социальном и экономическом, можно говорить? Осознавая это, теряется смысл жизни. Понятно, есть базовые ценности – семья, дети. Но среда уже не та.
Фото: free-style.by
